Свободное радио Альбемута (сборник)
Шрифт:
— Поцелуй нас, поцелуй! — надрывалась толпа.
Брюс закрыл глаза, но легче не стало.
— Ты гомик! — медленно и монотонно произнес директор–распорядитель. — Дерьмо! Падаль! Срань вонючая! Ты…
Звуки в ушах смешивались, превращаясь в нечленораздельный звериный вой. Один раз, когда общий хор на мгновение стих, он различил голос Майка и открыл глаза. Майк сидел с багровым лицом, затянутый в тесный галстук, и бесстрастно смотрел вперед, на него.
— Брюс, зачем ты здесь? Что ты хочешь нам сказать? Ты можешь что–нибудь рассказать о себе?
— Гомик!!! — заорал кто–то, подпрыгивая на месте, как резиновый мяч. — Кто ты, гомик?
— Расскажи нам! — заверещала, вскочив, китаянка. — Ты, грязный гомик, падаль, жополиз, дерьмо!!!
— Я… — выдавил он. — Я…
— Ты вонючее дерьмо, — сказал директор–распорядитель — Слабак. Блевотина. Мразь.
Он больше ничего не мог разобрать, все смешалось. Казалось, он перестал понимать смысл слов и вдобавок забыл сами слова. Только продолжал чувствовать присутствие Майка, его пристальный взгляд. Он ничего больше не знал, не помнил, не чувствовал. Плохо… Скорей бы уйти. В душе росла пустота. И это немного утешало.
— Вот, гляди, — сказала женщина, открывая дверь. — Здесь мы и держим этих чудищ.
Брюс вздрогнул: шум за дверью стоял ужасающий. В комнате играла целая орава маленьких детей.
Вечером он заметил, как двое мужчин постарше, сидя в уголке за ширмой рядом с кухней, угощали детей молоком и печеньем. Повар Рик выдал им все это отдельно, пока остальные ждали ужина в столовой.
— Любишь детей? — улыбнулась китаянка, которая несла в столовую поднос с тарелками.
— Да.
— Можешь поесть вместе с ними.
— Правда?
— А кормить их тебе позволят позже, через месяц–другой… — Она замялась. — Когда мы будем уверены, что ты их не ударишь. У нас правило: детей никогда не бить, что бы они ни вытворяли.
— Хорошо.
Глядя, как дети едят, он вновь ощутил тепло жизни. Один малыш забрался к нему на колени. Они ели из одной тарелки, и им было одинаково тепло. Китаянка улыбнулась и ушла с тарелками в столовую.
Он долго сидел там, держа на руках то одного ребенка, то другого. Пожилые мужчины принялись ссориться, поучая друг друга, как правильно кормить детей. Пол и столы были усеяны пятнами, крошками и недоеденными кусками. Осознав вдруг, что дети уже наелись и переходят в игровую комнату смотреть мультики, Брюс встал и, неловко наклонившись, стал подбирать мусор.
— Брось, это моя работа! — прикрикнул на него один из мужчин.
— Ладно. — Он разогнул спину, ударившись головой об угол стола, и с недоумением посмотрел на куски пищи в своих руках.
— Иди лучше помоги прибраться в столовой, — велел другой мужчина, слегка заикаясь.
— Чтобы здесь находиться, нужно разрешение, — сказал кто–то с кухни, проходя мимо. — Это для стариков, которые больше ничего не могут — только сидеть с детишками.
Брюс кивнул и продолжал стоять, озадаченный.
Из всех детей в комнате осталась только одна девочка. Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Тебя как зовут?
Он молчал.
— Я спрашиваю, как тебя зовут?
Брюс осторожно дотронулся до отбивной на тарелке; она уже остыла. Но он знал, что рядом ребенок, и чувствовал тепло. Нежным мимолетным движением он коснулся волос девочки.
— Меня зовут Тельма. Ты забыл свое имя? — Она похлопала его по плечу. — Чтобы не забывать имя, напиши его на ладони. Показать как?
— А не смоется? Вымою руки или пойду в душ — и все…
— Действительно… — согласилась девочка. — Что ж, можно написать на стене над головой, в комнате, где ты спишь. Только высоко, чтобы не смылось. А потом, когда захочешь вспомнить…
— Тельма, — пробормотал он.
— Нет, это _мое_ имя. У тебя должно быть другое. Это имя для девочки.
— Надо подумать.
— Если мы еще увидимся, я дам тебе имя, — предложила Тельма. — Хочешь?
— Разве ты не здесь живешь?
— Здесь, но моя мама уедет. Заберет нас — меня и брата — и Уедет.
Он кивнул. Тепло стало рассасываться.
Неожиданно, без всякой видимой причины, девочка убежала.
Я должен найти имя, подумат он, это мой долг. Он стал рассматривать свою ладонь и тут же удивился: зачем — ведь там ничего нет. Брюс, вот мое имя. Хотя должны быть и лучшие имена…
Тепло исчезло. Он чувствовал себя одиноким и потерянным. И очень несчастным.
Майка Уэстуэя послали на грузовике за полусгнившими овощами, пожертвованными «Новому пути» одним из местных супермаркетов. Убедившись, что за ним не следят, Майк позвонил из автомата и встретился в «Макдоналдсе» с Донной Хоторн.
Сели на улице, поставив на деревянный столик гамбургеры и кока–колу.
— Ну как, удалось нам его внедрить? — спросила Донна.
— Да, — ответил Уэстуэй. А сам подумал: парень слишком выго — {5ел, какая от нею польза. Вряд ли мы так чего–то достигнем. И все же иного пути не было.
— Он не вызывает подозрений?
— Нет.
— Вы убеждены, что препарат выращивают?
— Я — нет. Убеждены они. — Те, кто нам платит, подумал он.
— Что означает название?
— _Mors_ontologica?_С_мерть духа. Личности. Сути.
— Он сможет выполнить свою задачу?
Уэстуэй мрачно молчал, ковыряясь в еде и поглядывая на прохожих.
— Не знаете?
— Этого никто не может знать. Память… Несколько сгоревших клеток вдруг оживают. Словно рефлекс. От него требуется не выполнять — реагировать. Нам остается лишь надеяться. Верь, надейся и раздавай свои денежки, как учил апостол Павел.