Свод
Шрифт:
Якуб косо посмотрел в сторону тех самых кустов, трещащих под тяжестью мощного кабаньего тела:
— Как-то больно грустно и безысходно вы всё рисуете, пан Лянге. Что уж теперь и не жить, когда так дело обстоит? Получается: «Волки за лосем гонятся, а овцы всё одно дрожат хоть и в стойле?»
Пан Мечислав болезненно ухмыльнулся:
— Люди говорят, что вольная сотня людей Василия ночевала на каком-то хуторе всего в двадцати милях от Драгичина. Сотник, уходя, не тронул ни хозяина, ни семью, спросил только об имениях Жигимонтовых панов, что стоят южнее.
— Пан Лянге, — возмутился Якуб, — подумайте сами. Слухи об этом уже докатились до наших земель, а русская сотня ещё нет? Ну не ветер же этот слух носит, правда? Не побежит же кто-нибудь впереди этой сотни с рассказами о грядущей беде. Обычно слух идёт после. Хотя, — Война приструнил вдруг взыгравшееся негодование, — бог с ним. Зная вас, я уважаю ваше мнение, пан Мечислав, на чём бы оно не строилось. Сожалею, — добавил Якуб, — глядя на кислое выражение лица англичанина — но, не имею больше времени всё это обсудить. С вашего позволения, пан Лянге, мы поедем. Замыслили проведать Патковских. После смерти пана Альберта им совсем несладко приходилось, но вот приехал Андрей и, думаю, всё у них наладится.
— Андрей? — удивился Лянге. — Бедняга. Каково же ему было появиться у родного порога…?
— Что тут поделаешь, — вздохнул Война, кивнув Своду и тот, откланявшись, пустил свою лошадь с бугра рысью, — все под богом ходим. В такое неспокойное время нужно заезжать к соседям, проведывать. Посетили бы нас как-нибудь, пан Мечислав. Глядишь, и настроение бы у вас стало куда как лучше. Всего доброго…
Война и Лянге раскланялись. Якуб поскакал догонять Свода, а удручённый и подавленный тяжёлыми мыслями пан Мечислав, так и остался у оврага, наблюдать за затаившимся в кустах кабаном.
Всю дорогу до Патковиц друзья спорили. Не сказать, чтобы всерьёз, но оба достаточно усердно отстаивали свои точки зрения. Темой для спора стали как это ни странно слухи. Якуб настаивал на том, что «нет дыма без огня» и все эти разговоры о приближении русского войска всё же имеют под собой некие основания, а Свод, не опровергая убеждений собеседника, приводил массу жизненных примеров тому, что слухи не что иное, как многократное преувеличение реальных событий.
Пират был в добром расположении духа, отчего так детализировал и приукрашал комизмом свои рассказы, что к концу поездки последние из них вызывали у оппонента приступы нездорового, удушающего смеха.
— Уверяю вас, мистер Война, — продолжал Свод, — так оно и было. А вот ещё случай. Суть нравоучений этой истории немного отличается от услышанного вами ранее, однако, и в ней найдётся что-то из того, что относится к нашему спору. Так вот: как-то один мой хороший знакомый по имени Исраэль Киммельман, которого в Барнстепле больше знают как Изи «Сухая нога» ещё в юности отчего-то решил уверить свою девушку в том, что природа его богато одарила в части размера его мужского достоинства. Он и сейчас, будучи в преклонных годах не отличается большим умом, а в юности он ничего лучше не придумал, чем, отправляясь к ней на свидание, запихать себе в штаны носовой платок, свёрнутый в трубочку.
Справедливости ради стоит сказать, что я эту историю не выдумал, а слышал из уст своего отца. Уж не знаю, откуда это ему было известно, но, касаясь её, он с полной уверенностью утверждал, что красавица девушка всё свидание отчего-то не смела даже посмотреть в глаза выдумщику Исраэлю и беспрестанно опускала взгляд. Мне так думается, что делала она это совсем не от стыда. Просто…, наверняка, там было на что посмотреть и пониже его свинячьих глазок…
— Какая гадость, — вяло отмахнулся Война, пытаясь указать рассказчику на то, что подобные пикантности его мало интересуют. Но Ричи был неумолим:
— Прошу вас, Якуб, выслушайте. Ведь я рассказываю только то, что относится непосредственно к делу. Итак, следуя домой Киммельман попался на глаза компании сверстников и так удачно, что уже к вечеру его ставшее заметным достоинство живо и с завистью обсуждалось всеми. Среди этой голобородой молодёжи был и мой отец. Помимо авторитетно вырисовывающегося из штанов достоинства Изи его сверстниками высказывались разного рода суждения ещё и о том, что и та девушка, перед которой так старался выделиться Киммельман то же, мягко говоря, знала толк в мужских прелестях. Откуда подобные интимные подробности были известны моему старому проходимцу, история, конечно же, умалчивает, однако, так или иначе, а Изи остался крайне доволен произведённым на неё впечатлением. Его авторитет среди сверстников заметно подрос, подзадориваемый всё теми же быстрыми слухами.
Вот тут-то, если возвращаться к затронутой нами теме, и появляется оно, дурное влияние этих слухов. Что ни говори, а свёрнутая в трубочку материя, только слегка намекала на «нечто», поэтому на второе свидание Изи решил, как можно реалистичнее подойти к продолжению начатого дела. Проходя мимо городского рынка, а дома ничего подходящего для инсценировки не нашлось, Киммельман стащил в мясном ряду «Red gut[161]» и запихал его себе в штаны. Поскольку в любом положении колбаска никак не желала походить на то, что было надо, Изи не нашёл ничего лучше, чем просто привязать её к своему хозяйству и спустить в штанину. Пожалуй, эта идея вполне могла бы удастся проходимцу Изи, да вот беда, у отца зазнобы Киммельмана была собака…
У Войны, в который раз вырвался едкий смешок.
— …Вы уже предполагаете развязку, — сухо ухмыльнулся Свод, — да, она была весьма любопытной.
Папаша, избегая королевских налогов на собак[162], вырастил этакого страшного и злого на всех людей монстра, что даже сам его побаивался, а потому кормил редко. Он и завёл-то этого пса только из-за известной всем любвеобильности старшей дочери, дабы отвадить от своего дома ночных кавалеров, кои уж не раз ускользали у него из-под самого носа.
Слава шла дурная, замуж дочь никто брать не хотел, вот отчаявшийся родитель и обрадовался, когда у них дома стал появляться этот малорослый еврей. Всё шло хорошо, но вот как-то днём хозяева случайно не заперли собачку…
Война буквально кис от смеха.
…Во-о-от, — участливо вздохнул Ричмонд, глядя на это, — именно с тех пор Исраэля и стали звать: «Сухая нога». Снова поползли слухи, мол, после встречи с голодной собакой, сухой у Изи стала не только нога. Но, спрошу я вас, стоит ли доверять тем самым слухам? Нога у него, конечно, сохнет, этого никто не оспаривает, а остальное, это уж его личное дело. Что называется, решайте, как хотите, но, доподлинно известно, что Изи женился-таки на той самой даме. Из жалости ли, или по наущению её отца, решившего оправдаться за собаку, попортившую парня, того уж никто точно не знает. Однако и живёт Изи с той леди уже долго, и обустроились они не бедно.