Сводный экипаж

Валин Юрий Павлович

— Сложно сказать. Иные люди куда глупее животных, И наоборот, — доктор посмотрел на барку — Если мы наблюдаем человеческого детеныша, взращенного дикими обезьянами, то как предугадать ее поведение? Хотя Энди прав: при первом взгляде особь весьма отличается от типичного гомо сапиенса. Возможно, это что-то сугубо местное. Гру, что ты молчишь? Она Дарк или нет?

Мальчишка, наблюдавший за «уловом» лежа на крыше рубки, опустил бинокль, но ответил не сразу

— Сомневаюсь, сэр. Обычно Дарков сразу угадываешь. В них нечеловечье чувствуется. Но с обезьянством все сложнее. Я видел мартышек на рынке и пьяными в таверне.

Те, что рыночные, вели себя поспокойнее. Но они сидели на веревке, здесь ни веревки, ни джина. Как предскажешь поведение? Такая может и покусать. А если она человек — на что очень похоже — так тем опаснее. Незнакомые и непроверенные человеки кусаются не так часто, но серьезно гадят практически всегда. Это в человеческой традиции. Но пока по вот этой отдельной мартышке ничего определенного не скажешь.

— Видимо, придется проверить на практике. — резюмировал рулевой. — Доктор, мы с Саном ее придержим, а вы вправьте сустав.

— Гм, не уверен, что у меня получится, тут необходима специфическая ветеринарская практика, — засомневался доктор. — Я не люблю когда меня кусают. С другой стороны мне приходилось когда-то пользовать вывихнувшую ногу овцу. Что мы, в конце концов, теряем?

— Побольше решительности! — ободрила мужчин Хатидже. — Я обезьянку отвлеку, а вы попробуйте управиться.

Вдова взмыла над катером, сделала изящную «горку» и закружилась над «Заглотышем». обезьяна, полная самых скверных предчувствий, неловко задрала голову и попыталась сдвинуться за поленья.

Ветеринары перебрались на барку. Пленница выглядывала из укрытия, видимо, все же что-то видела сквозь свою длинную шерсть.

— Надо бы предупредить, вдруг поймет? — проявил достойное мягкосердечие доктор и довольно живописно изобразил боль и неловкую левую лапо-руку. взялся за нее правой рукой, дернул и облегченно заулыбался. Неизвестно, что из этой пантомимы поняла обезьяна, но ответный страдальческий звук она издала.

— Вот мастер вы запугивать, Док, — сказал из-за спины осторожный гребец. — Теперь она будет думать, что вы ей все лапы повырываете. млихна. Кстати, у нее и задние толчковые с виду неслабы, да и с когтями.

Мужчины приблизились, в последний момент жертва попыталась вскочить, но ее прижали к борту. Обезьяна завизжала, но было поздно — доктор с доброй улыбкой ухватил ее за предплечье, дернул. Щелкнул сустав, обезьяна мгновенно обмякла в бессознательности.

— Доктор, вы истинный Айболит! — восхитилась сверху Хатидже. — Даже лучше чем с овцой вышло.

— Вышло недурно. — согласился эскулап, вытирая руки. — Но с овцой получилось иначе. Там, по-видимому, был не вывих, а перелом. В общем, мы ее съели за ужином. Но там было однозначно парнокопытное!

— А эта не овцой пахнет, — заметил Сан. — Вроде и помылась в сети, а вот ныхвамтут. Скунсовая мартышка!

— Это от шерсти. Там, наверняка и блохи есть, — предположила вдова, воспаряя повыше. — Ее бы керосином вымыть.

Энди пожал плечами и достал нож. Спутанные лохмы поддавались лезвию, но скрипели и вообще держать их было противно.

— А блохи-то племенные, панцирные! — констатировал гребец.

Все с любопытством принялись разглядывать открывшийся обезьяний лик, а Энди, поспешил перегнуться за борт, дабы вымыть ладони и нож.

— М-да, лик отнюдь не божественный, на пару очков в пользу версии человекообразности

придется прибавить, — отметил доктор.

На взгляд Энди, беглая стрижка ножом лишь прибавил обезьяне дикости — теперь она стала еще тощее и голоднее, а клочковатость на голове привнесла солидную долю дикообразьей зловещести. Впрочем, сейчас, когда обезьяна бесчувственно полусидела, она все же чуть больше походила на человека, форма черепа, впалые щеки и вздернутый нос вполне подошли бы разумному существу. Но оттопыренные круглые уши, слишком крупные зубы, белеющие в бессильно приоткрытом рту, широкие безобразные мозоли на локтях и коленях… В лучшем случае нечто переходное между мартышкой и ярмарочным акробатом-забулдыжкой.

— Возраст пациентки оценить не берусь, — сказал доктор, все еще вытирая руки, — Особь молода, где-то между четырнадцатью и восемнадцатью годами.

— Если между восемнадцатью, то где сись… в смысле грудь, тудегвжо? — поинтересовался гребец, игнорируя презрительную гримасу порхающей представительницы прекрасного пола. — Вот там, у островных обезьян самки были очевидные, я даже испугался.

— Возможно, представительница отдельного своеобразного вида. Или особенность конкретной конституции, — предположил Док. — Вообще перед нами, конечно, представительница гомо сапиенс. Но необычная, возможно и уникальная.

Представительница отдельного уникального вида приоткрыла глаза, мутно взглянула на доктора, потом на Энди, плотно зажмурилась и притворилась мертвой.

— Притворство означает определенные зачатки интеллекта, в писопу его головой, — пояснил Сан. — Испугалась синей морды великана, затаилась. Умна, этого не отнять.

— Это я «синемордый великан»? — удивился Энди.

— А кто еще? Отъелся, заматерел, в плечах с доктора шириной, а с виду и посильнее.

— Все так, мой друг, — подтвердил Док. — Морской воздух тебе на пользу. Но сдается, обезьянку больше напугали твои очки.

— Ничего, попривыкнет. С очков воду не пить. Теперь ты, Энди, на ней обязан жениться. Со спасенными всегда так — выловил, под венец веди, традиция, чегутопвж, — торжественно объявил гребец.

Вдова хихикнула.

— Помниться, мы полуобезьяну вместе из сети выковыривали. — ухмыляясь, припомнил Энди.

— От брака вынужден уклониться. По медицинским показаниям, — вздохнул Сан. — Если надо, доктор мне освобождение выпишет.

— Ладно, друзья мои, что над этим островным казусом стоять? — вопросил доктор. — У нас полно дел с уборкой. Массовый набег обезьян, это, знаете ли… Хорошо хотя бы не все из них вздумали в гостях остаться.

Ночь проходила спокойно. Последние острова Лакупского архипелага остались далеко за кормой, «Ноль-Двенадцатый» неспешно, но уверенно продвигался к северу. Палуба судна была относительно чиста, пованивало уже не так, разве что на баке чувствовался устойчивый запах обезьянника — почему-то именно туда пришлись основные попадания нечистотных снарядов. Привести катер в порядок стоило определенного труда и утомленный экипаж рано завалился спать. На барке с обезьяной ночевать никто не рискнул, там хоть и было просторнее, но близость существа неопределенной породы спокойному сну никак не способствовала. Впрочем, обезьяна вела себя тихо: то ли лапа у несчастной болела, то ли дикарка предалась невеселым размышлениям о превратностях своей островной судьбы.