Своенравная наследница
Шрифт:
Элизабет пустила коня по дороге, весело взмахивая рукой при виде знакомых лиц. Да здесь в сто… нет, в тысячу раз лучше, чем при дворе короля Генриха!
Она остановила коня у крыльца. Навстречу выбежала Мейбл, которую Уилл предупредил о приезде хозяйки.
— Дитя мое, как хорошо, что ты дома!
— Никуда я больше не уеду, — объявила Элизабет, входя в дом. — При дворе для меня нет ничего интересного.
— Но ты нашла себе мужчину? — допытывалась Мейбл.
— Нет. Был один, но не подошел мне.
— И почему, интересно,
— Его преданность будет принадлежать не мне и не Фрайарегейту, — вздохнула Элизабет.
— Как?! Никто меня не приветствует?! — воскликнул лорд Кембридж, сердечно целуя Мейбл.
Та хихикнула, но, тут же став серьезной, призналась:
— Вы были нашей последней надеждой, Том Болтон, а девочка говорит, что единственный парень, которого она нашла, оказался неподходящим. Значит, леди Филиппа была права?
— К сожалению, — кивнул Томас. — Но не все потеряно, дорогая Мейбл. У меня возникла весьма интересная мысль. Подумаю, как можно ее осуществить.
— Вы хитрец, Том Болтон! Но поскольку всегда стараетесь для семьи, подожду, что из этого выйдет.
— Он даже мне не сказал, — пожаловалась Элизабет. — Где Эдмунд? Я хочу услышать все новости о Фрайарсгейте!
— Ты только приехала домой, дитя мое, — попеняла Мейбл, — а у моего Эдмунда был тяжелый день. Пусть он хотя бы поужинает спокойно! Поговорите завтра. Клянусь, у нас все хорошо.
В этот момент в зал вошел Эдмунд Болтон, управитель Фрайарсгейта, и, приблизившись, поцеловал Элизабет в лоб:
— Добро пожаловать, дитя мое.
— Мейбл утверждает, что у вас все в порядке, поэтому мы можем потолковать утром. А пока я расскажу вам о своих приключениях и о празднике, который устроила мистрис Болейн в честь моего дня рождения. У всех нас были костюмы, а дядя Томас, как всегда, превзошел самого себя. Все нами восхищались.
Слуги принялись вносить блюда с едой. Элизабет, ее родственники и Уилл уселись за высокий стол. Ужин был простым: жареный петух, начиненный хлебными крошками и сушеными фруктами, две крупных вареных форели на ложе из кресс-салата, блюдо бараньих отбивных, зеленый горошек, крошечные молодые морковки в сливочно-укропном соусе, свежеиспеченный хлеб, только что сбитое масло и половина головки острого чеддера. Еду запивали элем. На десерт подали свежие персики.
— Ни один обед при дворе не может сравниться с этим, — заявила Элизабет, вгрызаясь в спелый персик.
— Вижу, долгий путь и усталость не подействовали на твой аппетит, — хмыкнула Мейбл.
— Расскажи нам о дворе, — попросил Эдмунд.
Элизабет начала подробный рассказ о своем путешествии. Время от времени Томас Болтон вставлял пару слов. Все до слез смеялись над ее язвительным описанием придворных нравов, особенно когда она рассказывала, как они с дядей явились на праздник в костюмах овец.
— И что сказал король? — выдавила Мейбл.
— Он умен и понял смысл шутки.
— А как
— Сначала немного растерялась и сказала, что не пойдет на праздник. Но дядя Томас знал, что она никогда не пропустит ничего подобного, и, кроме того, сплетни, которые поползли бы, не явись она на маскарад, погубили бы Филиппу.
— Да, ее светлость всегда умела позаботиться о себе, — съехидничала Мейбл.
— Нет, сейчас она думает не о себе, а о своих сыновьях, которые служат при дворе. Генри — паж короля, а Оуэн — герцога Норфолка.
— Я думал, что один ее сын у кардинала, — заметил Эдмунд.
— Кардинал впал в немилость, — пояснил Томас.
— Сын бедняка, поднявшийся слишком высоко. Рано или поздно так и должно было случиться. Он не остался там, где было его настоящее место, и вот что получилось.
— Это был блестящий ум, Эдмунд, — возразил лорд Кембридж, — и преданный слуга короля. Его преступление состояло в том, что он рискнул возразить королю.
— Расскажите о костюме леди Филиппы, — попросила Мейбл.
— Она была одета павлином, — пояснила Элизабет и стала рассказывать.
Когда она поднялась к себе, по деревенским меркам было уже довольно поздно.
После ее ухода лорд Кембридж приоткрыл завесу тайны:
— Я найду ей мужа, хотя знаю, что она не обрадуется, если это произойдет. Пусть ей уже двадцать два, но она еще не познала страсти. Давно пора это сделать.
— Ты пошлешь за Розамундой? — поинтересовался Эдмунд.
— Рано. Пусть Элизабет побудет дома, прежде чем ее мать и Логан начнут терзать бедняжку по поводу воображаемой неудачи. Еще есть время для мужа и детей.
— Молодой шотландец, который пробыл здесь всю зиму… — заговорил Эдмунд. — Его отец написал, что овцы, купленные для Грейхейвена, похоже, прижились, и он, с разрешения Элизабет, вновь хочет прислать сына, чтобы тот побольше узнал о ткачах и станках.
— Вот как, — пробормотал Томас.
Что ж, это верный знак того, что он сможет осуществить свой план.
— Что ты ответил? — с деланной небрежностью спросил он.
— Я не увидел в этом ничего дурного. Написал хозяину Грейхейвена — пусть присылает своего сына, но, чтобы узнать все, тому придется прожить здесь всю осень, а возможно, и зиму.
— Очень мудро с твоей стороны. Он кажется довольно приятным парнем… и к тому же умным.
— Когда вы возвращаетесь в Оттерли? — осведомилась Мейбл.
— Через несколько дней пошлю дорогого Уилла узнать, как идет стройка. Я не вернусь, пока новое крыло не будет отделано. Уилл должен убедиться, что на этот раз нам не станут мешать. Как бы я ни обожал свою милую Бэнон, ее выводок слишком шумен и энергичен для человека моих лет.
— А что будет, если Элизабет выйдет замуж и нарожает детей? — фыркнула Мейбл. — Тогда вы больше не сможете прятаться во Фрайарсгейте. Уверены, что хотите найти ей мужа?