СволочЪ
Шрифт:
Жаль, уже не получится.
Еще одна упущенная возможность…
Ларри…
Самый важный человек в жизни любого киборга, тот, кто держит судьбу и саму жизнь в своих руках. Да что там! На кончике своего языка он их держит. Хозяин первого уровня. Тот, кто единственный может убить одним только словом, без всякого черного кода, который попробуй еще вспомни и назови правильно. Кроме хозяина такое могут разве что ликвидаторы от “АванGARDa”, только о них лучше не вспоминать лишний раз не вспоминать.
О Ларри, впрочем, тоже.
Интересно, будет ли Селд смотреть вниз, когда полетит над океаном? Будет ли видеть
Но иногда это не так уж и плохо.
Сволочь остался сидеть. Только запрокинул голову, рассматривая отключенную камеру. Поскреб зудящий шрамик на левом плече — розовый, уже почти заживший. Хорошее дело — ускоренная регенерация. Полезное. Почти такое же полезное, как и отключенные камеры. И бесполезное одновременно.
Если бы не приказ полковника, Сволочь мог бы сейчас просто уйти.
Просто встать и уйти из этого кабинета и из этого здания, совершенно спокойно, не подняв тревоги. Затеряться в городе, сменить внешность, раздобыть денег и документы. Улететь. Таможенный сканер на орбите его не пугал, чипа у него больше не было, а мозговой имплантат любой киборг шпионской линейки может легко заблокировать. Если убраться подальше, где риск столкнуться с бывшими хозяевами минимален, то даже хакера искать не потребуется: наличие хозяина не имеет значения до тех пор, пока он не может отдавать приказы.
Когда Сволочь раньше теоретизировал на предмет составления планов побега, он раз за разом убеждался, что при любых раскладах самое сложное — выйти из здания, дальше будет проще. А сейчас судьба словно сама играет с ним в поддавки. Камеры выключены. Тревогу, конечно, поднимут — но намного позже, когда уже пойди найди тот ножичек. Шагнувший за рамки программы вольный бонд — это вам не сексик в большом городе и даже не гард в стоге сена. То есть иголка. В стогу идеальный шпион станет травинкой — ничем не отличимой от миллионов таких же травинок. А иголкой — разве что только на свалке железного лома. Если бы не приказ, Сволочь был бы уже далеко.
Если бы не приказ, который Ларри мог отменить одним словом.
Одним только словом. Ларри! Самым важным словом, словом хозяина первого уровня. Мог бы, да. Но не захотел.
Эх, Ларри…
27 Я или мы
Ларт Рентон
— Ринн? Ты что здесь делаешь…
— Тебя жду, придурок! Увидела, что ты таки дома, еле успела. Со двора караулила, боялась, что полиция опередит, со двора видно твои окна и почти всю крышу. Ты почему садился без света? Я даже не сразу поняла, а могла бы и вообще…
— Ринн, послушай…
— Нет, Рентон, это ты послушай! Какого черта, Ларт?! Почему ты не мог мне сразу позвонить и все рассказать?! Почему я должна узнавать от Кэт?! Почему отключил комм?! Можно подумать, меня это не касается! Можно подумать, ты самый крутой на всей Ферне! Можно подумать — я для тебя вообще никто и звать никак! Можно подумать. это вовсе не я тогда твоего
Ринн, сперва схватившая было Ларта за плечо и даже слегка его тряханувшая, отшатнулась, брезгливо разжав руку и презрительно морща носик. Понюхала пальцы. Сморщилась еще сильнее — ну да, переодеться Ларт не успел. Вымыть голову тоже. И сейчас алкоголя на его волосах и форме хватило бы для вполне определенного вывода не только Ринн, но и дюжине куда менее доверчивых присяжных.
Ринн тряхнула кистью с брезгливостью кошки, случайно наступившей в чужую лужу. Закатила глаза, но, ничего утешительно на потолке не обнаружив, лишь процедила:
— Ничего лучшего не придумал, да?..
Ее красные косы были растрепаны, глаза сверкали, грудь ходила ходуном — похоже, Ларт был не одинок в своем недоверии к лифтам и по лестнице девушка все семь этажей тоже пробежала. Только ей пришлось вверх.
— Лишь бы повод нажраться! Мужики…
Ларт, сперва собиравшийся возмутиться и попытаться хотя бы вкратце объяснить подруге, что он сделал уже и что собирается сделать сейчас, а также почему ей самой от этого лучше держаться подальше, вдруг осознал, что сама судьба подсовывает ему идеальный выход. Единственный в своем роде, универсальный. К тому же объяснять — слишком долго, а он буквально кожей чувствовал, как утекают последние минуты, когда еще не поздно.
— Хочу — и пью, — сказал он, подпустив в голос пьяной грусти и еще более нетрезвого пафоса. — И буду. Еще. Ясно?
— Ларт, я тебя в таком состоянии за штурвал не пущу! — попыталась Ринн перегородить ему дорогу к лифту (Ларт все же счел, что в данной ситуации лифт — меньшее зло). Но Ларт, качнувшись сразу в несколько разных сторон с грацией и непредсказуемостью пьяной макаки, легко преодолел это препятствие. И уже в свою очередь перегородил ей дорогу выставленными вперед ладонями — когда Ринн попыталась протиснуться в узкую кабинку вслед за ним. Пояснил с преувеличенной серьезностью и нарочито внятно:
— Ринн, я хочу нажраться. В хлам. В сосиску. В говно. Пока не забуду, какое дерьмо этот мир. Пока сам не стану таким же дерьмом. Пока не забуду об этом. А потом я буду блевать. Долго. Нудно. С чувством. Я не хочу блевать на тебя, Ринн. Не стоит за мной ходить. Обещаю с крыши не прыгать и бластером в ухе не ковырять. Чесна-скаутское.
— Ларт, кончай паясничать! Ты что — сдался? Вот просто так взял и сдался, да?! Не верю! Ларт, ну так же нельзя! Надо что-то придумать! Обязательно надо что-то… Потому что иначе это будет убийство, ты же себе сам потом не простишь, я же тебя знаю! Мы… мы должны что-то придумать, Ларт! Мы обязательно что-нибудь придумаем…
Последнюю часть Ринн протянула с таким сомнением в голосе, что если бы Ларт был киборгом со встроенным детектором — он бы ей точно не поверил. Впрочем, он и так ей не поверил.
— Плевать. И блевать. Чао, Ринн.
— Подожди! Ларт! Я придумаю, слышишь?! Я точно придумаю!
Это звучало куда увереннее, но створки уже сомкнулись.
В любое другое время Ларта бы очень сильно обидела эта замена «мы» на «я», а особенно — возрастание процентного содержания уверенности, вызванное упомянутой заменой терминов (машинный канцелярит, зараза! Ну да, с кем поведешься… какая же он все-таки сволочь этот Сволочь!). А еще больше его обидела бы жалость с легким оттенком презрения, мелькнувшая в глубине ее глаз (неужели ты так плохо меня знаешь, Ринн? Неужели ты действительно так плохо меня знаешь…). В любое другое время — да.