СволочЪ
Шрифт:
Ты ведь именно так где-то краем сознания и думал, правда, Ларри? Что они просто уйдут. По домам. Или в бар. После такого. И будут просто ждать. Сам, между прочим, не смог, а они — уйдут. И ведь ни на секунду даже стыдно не было за мысли такие. Что ж ты так плохо о людях-то думаешь, Ларри? О своих, между прочим, людях…
Не удивляйся тогда, что преподносят они тебе сюрпризы, от которых горчит во рту, словно от подмокшего табака.
Но главная твоя вина даже не в этом, Ларри. И ты и сам отлично это знаешь. И старательно прячешь ее за более мелкими, обычными,
Ты трус, Ларри.
Ты просто струсил. В тот, самый первый день, когда в ваш участок привели нового кибера с приметными глазами цвета ячменного пива. Ты мог настоять на том, чтобы хозяином первого уровня прописали именно тебя, как положено по инструкции для полевых командиров. Ты мог бы наплевать на вежливость и субординацию и потребовать выполнения правил. В законе прописано — выньте и положьте! И срать на намеки шефа, что так типа лучше всем, если новый кибер будет записан лично на него.
Не лучше. Уставы писаны кровью.
Как бы сейчас все было просто, если бы ты тогда настоял! Но ты не стал. Не захотел связываться, спорить, идти на принцип, дразнить гусей и настаивать. Подумал — а ну и ладно, чего там. Пусть. Решил, что и так сойдет. Не стоит играть с огнем. Работе ведь не особо мешает, а это главное…
Так вот — не сошло, Ларри. Не сошло.
И самое паскудное, Ларри, что за твою трусость (за твою ошибку! опять!) наказан снова не ты и умирать придется опять-таки не тебе.
Да, все еще может обойтись. Ребята вполне могут успеть. Если Маньячина получит чип хотя бы за полчаса до прилета гардистов — за Сволочь можно не волноваться. Умелым и шустрым пальчикам Маньячины (тем более что в последнее время их еще и двойной комплект, ну да, годы идут, растем, братушки!) Ларри, не задумываясь, доверил бы собственную жизнь.
Ребята действительно могут успеть. И Маньячина справится. Да и Ринн вроде как что-то там обещала придумать, помнится, а она тоже слов на ветер обычно не бросает. Да, у них у всех может все получиться. Только это ровным счетом ничего не значит.
Потому что это — изначально твоя ошибка, Ларри.
А значит. и расхлебывать тоже тебе.
Выбросив пустую пачку, Ларт захлопнул колпак флаера и аккуратно поднял машину со стоянки. Это была не его машина, и к тому же она совершенно не годилась для того, что он задумал: слишком легкая. Ничего, в Новобокайде полно неохраняемых стоянок, а времени до девяти достаточно. Ларт был уверен, что найдет то, что надо. Обязательно найдет.
Иначе и быть не могло.
Бонд по имени Сволочь
Надежда — паршивая штука, она делает слабым и жалким. Когда ее нет, жить становится намного проще. Умирать тоже. Это ли не высший апофеоз свободы, когда тебе больше нечего терять и не на что надеяться? Не надо надеяться. Ни на что. Никогда. Надежда ничего не дает, зато отнимает слишком много, лишает сил
Лишает гордости.
Не надо надеяться. Случилось что-то хорошее? Отлично. Не случилось? Нормально. Если ты не надеялся, что оно случится, не ждал — ты и не огорчишься. Пытка надеждой — одна из самых страшных, на ней ломаются многие. Люди, конечно же. Люди. Киборги слишком расчетливы для надежды.
Сволочь повторял себе это снова и снова. Да, никто не спорит, примерять на себя человеческие маски бывает приятно и интересно. Но глупо заигрываться слишком всерьез, танцевать на граблях и попадаться на свойственные людям эмоции и стереотипы. Особенно на такие, о существовании и всей вредоносности которых ты отлично осведомлен. И о том, к чему они приводят — тоже. Глупо и так по-человечески нерационально.
Однако надежда жила — где-то глубоко внутри. Крохотная, почти невесомая, но все же живая, теплая, дышащая. Трогала тонкими лапками оголенные нервы, заставляя сердце стучать с перебоями. Расправляла тонкие крылышки, щекотала ими горло изнутри — так, что все время хотелось откашляться. Мерзкая штука она, эта надежда.
Надежда жила, когда двое людей вот тут рядом говорили о небывалом, как о чем-то, само собой разумеющемся. Словно иначе и быть не могло. И искренность била под дых, потому что была под сотку. У обоих. Они действительно не понимали — а что в такого в том, чтобы нарушить закон и помочь киборгу? Оба. Для них это было так же естественно, как дышать — никто ведь не задумывается о том, стоит ли делать следующий вдох? А потом один из них сказал: «Ты только глупостей не наделай!» — и они оба шагнули за дверь…
А надежда осталась.
Надежда жила, когда Сволочь стоял у окна, положив ладони на подоконник, и высмеивал сам себя. За эту самую надежду и высмеивал — глупую, нерациональную, ни на чем совершенно не основанную. Весь предыдущий опыт подсказывал (да что там подсказывал — в голос орал!), что надеяться не на что. Глупо. Нерационально. Люди лгут. Даже когда сами себе верят.
Ну что они смогут, эти двое? Даже если они и не врали.
Ладно, ладно! Они не врали, глупо обманывать собственный детектор, они были искренни более чем на восемьдесят процентов каждый. Причем при суммировании почему-то получалось не сто шестьдесят из двухсот, как Сволочь предполагал изначально и как было бы вполне логично, а сто восемьдесят из все тех же двухсот.
И он несколько миллисекунд не мог сообразить, в чем тут подвох. А потом до него дошло.
Двадцать процентов. Максимальная погрешность восприятия. Он сам ее выставил, не собираясь играть в поддавки и давать глупой надежде лишнего шанса. Они были целиком и полностью на его совести, эти двадцать процентов, и суммирование доказало это как нельзя лучше. То самое суммирование, которое он сделал, когда перестала помогать мантра об отсутствии надежды и смысла, на грани веселой истерики сделал, исключительно чтобы лишний раз доказать самому себе собственную же правоту и неправоту этой глупой надежды.