СволочЪ
Шрифт:
Скука.
Люди вообще по большей части оказывались скучны и убоги, стоило познакомиться с любым из них чуть ближе простого «привет-как-дела». Работать с ними было неинтересно до оскомины, общаться противно, соперничать глупо. Ну какие из них соперники? Детский садик, штаны на лямках. Возня в песочнице на предмет чьи куличики лучше.
Собственно, именно в детском саду Гарик и понял впервые, насколько смешны и глупы люди в целом и его сверстники в частности — когда пытался объяснить согруппнику, которого по неизжитой тогда еще детской наивности и вере в лучшее почитал если и не другом, то хотя бы приятелем принцип работы радиоуправляемого флаера.
Гарику тогда было чуть больше трех,
Друг внимательно выслушал подробнейшую инструкцию, сурово супя светлые бровки, потом взял флаер за крышу всей пятерней и, игнорируя планшет, повез машинку сначала по полу, потом по стене, сопровождая это действие ритмичными подвываниями «вжжжиу-вжжжиу», долженствующими изображать звук мотора.
Вот тогда-то ошеломленный Гарик и понял, что люди — идиоты. А еще через некоторое время убедился, что это состояние не проходит с возрастом. И продолжал с мрачным удовлетворением убеждаться снова и снова на всем протяжении своей жизни.
Киборги, особенно те, что переставали подчиняться программе, — дело совсем другое, они таили в себе множество неожиданностей и сюрпризов. Работа с таким богатым материалом стимулировала творческий подход, будила любопытство и могла доставить массу дополнительного удовольствия человеку, понимающему кое в чем толк и имеющему определенные склонности, — а Гарик был именно из таких. Работать с киборгами Гарику нравилось. Очень.
Во-первых, к поисковому исследовательскому азарту добавляется адреналин: стоит чуть не уследить или дать немножечко нечеткий приказ — и все, пиши пропало, весь кайф мимо, кишки развешаны по люстрам, тарам-тарам и вновь тарам, и два прекрасных тона мы видим под балконом: на сером красное, смесь мозга и бетона. Приятное зрелище разве что для художника-абстракциониста, для кибернета же обида и облом по всем статьям. Когда еще в следующий раз попадется такая лакомая няша, настоящий неуправляемый кибер шпионской линейки? Не какой-то там вшивый толстокожий шварц, до которого хрен достучишься без монтировки, не занюханный брюсик — настоящая элита. Ну конфетка же просто, аж штекера чешутся!
Ай, какая конфетка…
33-1. Те же и Гарик — снова
Те же и Гарик,
Продолжение
Но этим первым вкусности не кончаются! Есть ведь еще и во-вторых. А иногда и в-третьих. и вообще много чего вкусного и приятного можно ожидать от пошедших вразнос киберов.
Например, сопротивление.
Шагнувшие за грань программы всегда сопротивляются. Всегда! Даже когда понимают, что бесполезно. Даже когда убеждаются, что нет смысла и сопротивлением только делают себе же хуже и больнее. Все равно. Мечутся до последнего, ищут лазейку. Даже когда им все-все-все уже объяснишь тысячу раз, хотя вроде бы и с первого понять и запомнить должны были. Не люди, чай! Причем искренне объяснишь, Гарик интересовался процентами искренности каждый раз — и каждый же раз убеждался, что очень-таки даже, редко когда ниже 80 %, можно вполне заслуженно гордиться своей честностью.
И каждый раз искренне радоваться тому, что киборги ему все равно не верили.
Это
Со стороны людей подобное поведение было бы еще одним подтверждением присущей всем представителям рода человеческого махровой и неистребимой глупости. Что само по себе скучно и неинтересно. Со стороны киборгов же это гарантировало несколько приятных часов активной борьбы. С неизбежной, конечно же, победой Гарика в финале. Но зато какой вкусной борьбы! Без такой даже и победа не в кайф.
О, как же Гарик любил эти моменты — когда до очередного глюкнутого кибера наконец-то доходила истина и он понимал, до печенок своих кибернетических, до мозжечка, до копчика понимал — что Гарик был прав. И все теперь будет именно так, как им, Гариком, было сказано. И никак иначе. И никаких лазеек. Никаких уверток. Баста, карапузики!
Гейм овер.
О, как меняются у них в этот момент лица! Как идет трещинами маска правильного манекена, как разлетается вдребезги стекло застывшего взгляда, их же самих и раня до крови и боли (в чушь, что киборги ее не чувствуют, пусть идиоты верят, но Гарик-то не идиот, Гарик знает!), и проступает живое, обнаженное, беззащитное, настоящее… О-о-о, да, как же Гарик обожал этот момент, этот запредельный кайф высшего порядка! Видеть такое раз за разом лицом к лицу, буквально кожей чувствовать, впитывать, проникаться. И знать, что это твоя заслуга. Только твоя. Целиком и полностью. Острейшее наслаждение, которое не способны доставить ни женщины, ни наркотики — Гарик пробовал и тех и других, но только лишний раз убедился, что никакого сравнения.
Именно за такие чудные мгновенья Гарик и любил свою работу настолько, что даже брал ее на дом, сверхурочно, безо всяких дополнительных оплат. Более того — стремился найти ее где только можно. Эту самую дополнительную и бесплатную подработку. Ибо вознаграждение за нее получал сполна и самой драгоценной в этом мире валютой — острым, чистым, ничем не замутненным наслаждением.
Но люди не были бы людьми, если бы на пути к этому наслаждению не ставили Гарику палки в колеса своей вечной и неизбывной глупостью. Вот как сейчас, например…
— А я в третий раз вынужден вам повторить, что для официального оформления даже временной принадлежности оборудования необходимо очное присутствие и нахождение в непосредственном зрительном и/или сетевом контакте с оборудованием обоих хозяев первого порядка — как нынешнего правообладателя, передающего все без исключения права управления оборудованием новому лицу, так и будущего правополучателя, их принимающего. Лишь при полном и неукоснительном соблюдении этих условий возможна передача оборудования новому лицу с последующей компенсацией передающей стороне. — Гарик демонстративно почти подавил зевок и продолжил тягуче, лениво и занудливо: — И чем дольше вы будете на меня орать, вместо того чтобы вызвать нынешнего хозяина подлежащего списанию оборудования для подтверждения с его стороны факта списания, — тем дольше этот факт будет пребывать в области гипотетических. И тем дольше, к обоюдному, как я понимаю, неудовольствию, будет длиться наше с вами общение. Впрочем, я могу тут у вас хоть и вообще поселиться, мне торопиться некуда…
Гарик врал.
Врал не только словами, а и всем, чем только мог. Расслабленной вальяжной позой, в которой он расположился на широком подлокотнике слишком мягкого и слишком низкого кресла (Гарик знал такие, стоит сесть — и колени окажутся выше ушей, заставляя сидящего испытывать неловкость и дискомфорт, к тому же из такого кресла не так-то легко встать, и уж точно не получится встать быстро, нет уж, только подлокотник!). Тягучим, занудливым и донельзя противным голосом, ленивым растягиванием слов, да и самими словами немножечко тоже.