Священные основы нации
Шрифт:
Также примечательно и то, что Сталин употребил слово "друг", а не "товарищ". Тем самым он показал, что "товарищ", хоть и подразумевает формально, семантически, значение сплочённости, близости, общности, но фактически его не воплощает. Тогда как общеславянское слово "друг" (ср. лит. drauge "вместе, сообща") несёт в себе эту энергию, энергию общности и союза. Первоначально все эти слова восходят к санскритскому корню "дру" - "следую в одном направлении", и эта энергия общности, сплочённости нашла себе выражение во всех производных от него словах, таких, например, как "дружина", первоначально означавшем группу постоянных боевых соратников, профессиональных воинов и советников князя.
Кстати сказать, в военной тематике подмена понятий, её значение и последствия проявились очень отчётливо. Само слово "война" - настоящее, насыщенное соответствующей энергетикой слово, вполне очевидно происходит от "бить", "бойня", "боевать" (как и воевода или боевода), и означает, согласно Далю, "ратный бой между государствами, международную брань". А вот заимствованное из французского языка слово "армия" (лат. "армо" - вооружаю) совершенно чуждо для русской природы и потому, в отличии от слов "войско" или "воинство", русских людей не может наделить никакой соответствующей энергетикой, воинственной силой, энергией доблести, смелости и чести. Войско, полк, ополчение, рать, дружина, но не армия может воплотить, вызвать к жизни русскую военную силу, доблесть и мощь. То же самое относится и к воину, ратнику. Тогда как слово "солдат" происходит от итальянского soldo - деньги, монета, жалованье, а первоначально - от латинского глагола "soldado", означавшего "нанимать, платить жалование". То есть, если слово "воин" несёт в себе воинственную, ратную энергетику, то солдат означает просто наёмника, что очень красноречиво демонстрирует наша действительность.
В советскую эпоху подмена понятий, извращение естественной связи между именем, понятием и предметом приобрели неслыханный масштаб. Это было основное орудие создания и способ существования советского мира. В качестве манипуляции обществом и извращения реальности принцип подмены понятий использовался испокон веков. Его философское и социальное значение лучше всего выразил Конфуций. Когда его спросили, с чего бы он начал управление государством, мудрец ответил: "Самое необходимое - это исправление имен". В философии Конфуция принцип "исправления (выпрямления) имен" (чжэн мин) был первоосновой рационального "обустройства" общества и власти.
Метафорические образы и религиозные символы дают нам знание об истинном, богооткровенном происхождении языка. Но каким же образом можно объяснить возникновение национальных языков? Есть две области, которые всегда, каких бы высот ни достигала научная или спекулятивная мысль человека, всегда оставались и останутся для человеческого разума покрыты непроницаемой завесой тайны - это область онтологии и эсхатологии, учение о началах и учение о конце. Ни в отношении мира и его явлений, ни в отношении самого себя человек не знает, ни как всё началось, ни чем всё закончится, ни откуда, ни куда он идёт. Причина этому в том, что и то, и другое, и начало, и конец, лежат вне этого мира, за границами внешней, вещественной действительности, в сферах, не доступных ни анализу, ни наблюдению, никакому взору, помимо духовного. То же самое можно сказать и о языке. Его начало, его зарождение и сама его суть находятся за пределами вещественного пространства, то есть у Бога. В Библии процесс разделения на национальные языки передан с помощью мифа о Вавилонской башне. Теорию эволюционного, материалистического пути возникновения языка сегодня проповедует особое направление лингвистики - ностратическое языкознание, которое, как и большинство теорий происхождения языка, исходит из первичного существования некоего единого, общечеловеческого праязыка. Но, как уже говорилось, для этого нет никаких фактических или исторических оснований Здесь уже достаточно много и подробно было сказано о различной нуминозной, божественной силе, лежащей в основании наций. Всякая нация - это воплощение определённой нуминозной энергии, земной атрибут некоей определённой духовной силы. Об этом свидетельствует дух, психологический склад, менталитет, культура и традиции, мистический и религиозный опыт, образ мышления и образ жизни, история наций. Таким свидетельством является и национальный язык. Язык, сам по себе будучи одной из ипостасей национальной нуминозной силы, очевидным образом и происходит из этих нуминозных областей. Язык дан народу его Богом, точнее открыт, посредством откровения, духовного прозрения, так как появился язык раньше, чем Бог создал человека. Любая теория, по версии которой язык, так или иначе, зародился на пустом месте, непроизвольно и спонтанно, из ничего, из нечленораздельного междометья или из подражания собачьему лаю - глупа и нелепа. Ничто, ни природное, ни психическое явление, ни предмет, ни чувство, ни поток сознания не происходит из ничего. Да, развитие языка и словообразовательного процесса, деривация, морфологическая трансформация, - всё это - действия человека, из слова производящего слово уже и в наши дни. Но по каким законам? Словообразование, живое СЛОВО, (не деревянные термины), затрагивающее душу, рисующее образ, - это акт творчества, а творчество - это вдохновение, пришедшее из духовных сфер. И, наконец, духовное, смысловое, концептуальное, священное, наконец, содержание языка берёт своё начало из духовных же сфер. Поэтому фундамент, основа, корень языка незыблем, ибо дан человеку свыше. И каждая нация получила его непосредственно от своей нуминозной силы, от своего божественного Гения.
Как уже писалось, отличие в национальных языковых системах и национальных языковых картинах мира - одно из наиболее ясных свидетельств своеобразия нуминозной природы наций. Фактическая, концептуальная сторона этого свидетельства в полной мере и детальнейшим образом представлена в вышеупомянутой этногерминевтике. Всякое живое слово и грамматическое правило, фразеологический оборот языка - это отражение определённого, сугубо национального менталитета, его духа. Именно поэтому всегда столь важным считалось передать сказанное на оригинальном языке. Наиболее ярким примером этого принципа аутентичности служат переводы священных книг, ибо сказанное пророком сказано от Бога, и священная энергия, магическая сила сказанного неотделимо присутствует и в звучании и в форме слов. Так, например, известный перевод Торы на греческий язык - "Септуагинта" (от лат. septuaginta - семьдесят), предпринятый в Египте и осуществлявшийся 39 лет, с 285 по 246 г., был принят христианством и стал основой христианского ветхозаветного канона. Существует легенда, согласно которой египетский царь Птолемей призвал для перевода семьдесят толковников. Вдали друг от друга они трудились 72 дня. Когда же все семьдесят переводов были закончены, оказалось, что они совпадают слово в слово. Однако иудаизм отверг греческий перевод священных текстов. Раввины отказались считать "Септуагинту" равноценной древнееврейскому "Танаху" и сравнивали перевод с Золотым тельцом идолопоклонников. Самый день завершения перевода стал у евреев днем поста.
Повседневное, естественное и незаметное, как вдох и выдох, употребление языка скрывает от нашего осознания его священность, его сакральную значимость для нации, ту нуминозную энергию, которую он в себе заключает. Есть кухонный язык, который формируется в процессе совместной жизни, каждодневного общения определённого круга людей и отражает тот небогатый мир бытовых понятий и кухонных ценностей, в котором эти люди обитают. Круг понятий в кухонном языке узок ровно настолько, насколько узок круг бытовых забот и интересов, по которому проходит колея домашней жизни. Чуть шире, но едва ли глубже, границы уличного языка, того набора слов, который мы употребляем в повседневном общении со знакомыми, коллегами, прохожими. Этот обывательский язык, действительно, более богат словами, но от этого они не становятся более ценны. Наоборот, межличностный, свой, семейный или дружеский язык имеет свою особую ценность, ценность человеческих отношений, личных, сердечных или родственных, он освящён святостью домашнего очага, душевного родства, общностью судеб. В этом и есть его священность. Определённые, самые обыденные слова могут иметь в нём особое, известное только нескольким людям значение, которое слова приобретают благодаря тем или иным событиям, воспоминаниям, чувствам, соединяющим этих людей. Уличный, обывательский язык лишён такой душевной святости. Отсутствует как духовная, так и душевная глубина также и в канцелярском языке, языке специфических терминов, заимствований, латинизмов или англицизмов, который служит не столько для общения, сколько для создания определённого эффекта, например, наукообразности. Следующий языковой уровень - литературный, ближе всего относится к священному языку. В нём слова из знаков превращаются в символы и образы. Пространство между формой слова и обозначаемым предметом расширяется до бесконечности. Слово обретает образ, образ обретает силу духа. Однако и этот язык ещё не является поистине священным, потому что на нём происходит общение между человеком и человеком, общение души с душою, но не между человеком и Богом, не между духом и душой. Литературный язык апеллирует к человеческой душе, а не взывает к Богу. Это язык не молитвы, а искусства, а потому и это во многом искусственный язык.
Причина обмирщения языка заключается в том, что мало быть просто носителем языка для того, чтобы стать носителем заключённой в нём нуминозной энергии. Магическую силу необходимо чувствовать, ощущать, а для этого в свою очередь нужно быть одного с нею духа, иметь с ней общее духовное начало. Иными словами, эта причина - обмирщение самих людей, оскудение их собственного духа. Как видно, объяснить обмирщение русского языка нетрудно - его причины вполне понятны. Но это вовсе не умаляет бедственность такого положения вещей и не означает, что с ним нужно мириться. Речь идёт не о том, чтобы обсуждать кухонные проблемы с молитвенным благоговением на языке священных символов, а о том, чтобы не пытаться наладить связь с духовным миром посредством своего кухонного языка. Мы утратили связь со своим священным пространством не в последнюю очередь потому, что утратили способ общения с ним, забыли тот священный язык, на котором только и можно общаться с Богом. Речь, поэтому, идёт именно о том, чтобы заново обрести этот способ общения, без которого невозможно наладить никакую духовную связь, невозможно выйти на высший духовный уровень бытия.
Итак, язык священен как источник и начало жизни, как духовный посредник, как средство общения и соединения человека с Богом. И, несмотря на все исторические и духовные катаклизмы, русский язык сохранил эту свою священную национальную основу. При желании и определённом даре духовного зрения в нём, в корневой основе, в лексике и структуре русского языка, мы сможем обнаружить не только следы своего духовного происхождения, но ключи к нему, ключи от врат нашей духовной родины.
IV. Союз небесного и человеческого.
1. Современные религии и нуминозный опыт.
Утрата, по сути же затёртость нуминозного смысла религиозных символов и образов в совокупности с обмирщением церкви, её превращением в государственный институт, ведёт сначала к духовной, а в итоге, и к физической гибели религии, сопровождающейся обращением нации к инородным культам, символика которых притягательна лишь в силу своей новизны. И хотя глубинная суть всех религий сходна (но не тождественна) за счёт схожего архетипического источника священных откровений или иерофаний, такая охота за духовной экзотикой всё же неправомочна, а в национальных масштабах и вовсе пагубна. "Можем ли мы облечься, - спрашивает Юнг, - как в новое платье, в готовые символы, выросшие на азиатской экзотической почве, пропитанные чужой кровью, воспетые на чуждых языках, вскормленные чужими культами, развивавшиеся по ходу чужой истории? Нищий, нарядившийся в княжеское одеяние, или князь в нищенских лохмотьях? Конечно, и это возможно, хотя может быть в нас самих еще жив наказ - не устраивать маскарад, а шить самим свою одежду". Касаемо русской нации говорить о неразрывности духовной преемственности поколений, о наследственной переимчивости религиозных понятий, как и о верности собственной истории, о сохранности традиций уже, к сожалению, не приходится, потому как поздно - история забыта и извращена, традиции утрачены, духовный и культурный опыт поколений стёрт из сознания людей массивной идеологической пропагандой. Но во много крат хуже то, что десятилетиями варварской интернациональной политики, массовыми переселениями и порабощением наций он стёрт из сознательного, точнее говоря, культурно-опосредованная и освящённая символическим смыслом связь людей с нуминозным содержанием бессознательного, связь, устанавливаемая на протяжении веков усилиями разума и духа целого ряда поколений, эта жизненно-важная для нации связь была разорвана одним-единственным революционным махом и последовавшими за ним годами коммунистического утопизма. Апостасия начинается с отрыва от собственных корней, с утраты связи с поколениями, что приводит к потере способностей слышать и понимать внутренний голос, необходимых для полноценной жизни способностей взаимодействовать с бессознательными областями собственной души, поскольку способы этого взаимодействия вырабатываются веками и представляют собой поистине национальное достояние. "Внутренний голос", пишет Юнг, "доносит до сознания то, чем страдает целое, т.е. народ (к которому принадлежит каждый)". Глухота к этому голосу, неумение осмыслить его и претворить в жизнь приводит к национальному неврозу, который Юнг называет "дорого оплаченной попыткой уклониться от внутреннего голоса, т.е. от предназначения". Юнг описывает этот катастрофический процесс так: "Когда улетучивается принадлежащее нам по праву родства наследство, тогда мы можем сказать вместе с Гераклитом, что наш дух спускается со своих огненных высот. Обретая тяжесть, дух превращается в воду, а интеллект с его люциферовской гордыней овладевает престолом духа. Patris potestas над душой может себе позволить дух, но никак не земнорожденный интеллект, являющийся мечом или молотом в руках человека, но не творцом его духовного мира, отцом души". "Принадлежащее ей по праву родства наследство", несметные сокровища, добытые духом поколений из тёмных глубин бессознательного, весь этот священный клад русская нация утратила или, лучше сказать, позволила лишить себя его сокровищ, допустила их варварское разграбление. Единственный способ вновь обрести его - это восстановление разорванной связи с "всеохватывающей системой мироупорядовающих мыслей", образов и идей, построенной благодаря многовековым усилиям духа и разума нации, а для этого перво-наперво необходимо признаться самим себе в этой ничем невосполнимой потере. Искать ей чужеродную замену - значит, в сущности, красть чужое, нам не принадлежащее и, главное, бесполезное для нас наследство. "Мне кажется, что лучше уж признаться в собственной духовной нищете и утрате символов, чем претендовать на владение богатствами, законными наследниками которых мы ни в коем случае не являемся. Нам по праву принадлежит наследство христианской символики, только мы его где-то растратили. Мы дали пасть построенному нашими отцами дому, а теперь пытаемся влезть в восточные дворцы, о которых наши предки не имели ни малейшего понятия. Тот, кто лишился исторических символов и не способен удовлетвориться "эрзацем", оказывается сегодня в тяжелом положении. Перед ним зияет ничто, от которого он в страхе отворачивается. Хуже того, вакуум заполняется абсурдными политическими и социальными идеями, отличительным признаком которых является духовная опустошенность". Так уже век назад Юнг дал превосходное описание того катастрофического процесса, который мы сегодня наблюдаем на примере русской нации.
Ужасающее духовное обнищание, душевное опустошение, оскудение культуры и обмирщение религии во всякой нации - всё это последствия жалких и искусственных попыток устроить социальную жизнь, гражданское или правовое общество, без учёта духовного мира и того архаико-мифологического фундамента, который непременно лежит в основании всякой естественной общности людей, лежит потому, что положен изначально, свыше. Такие попытки в библейской традиции уподоблены постройке дома на песке: "и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое".