Священный лес
Шрифт:
Женщины тома не сидят взаперти, как у мусульман. Они свободно ходят из одной деревни в другую, принимают участие в праздниках. Чтобы развестись с мужем, женщине достаточно убедить родителей или нового избранника возместить отвергнутому супругу выкуп.
И если мужчины запугивают женщин своей чертовщиной, то защищаются
40
См. приложение VII: «Почему мужчины не должны доверять женщинам».
Какое-то движение в тонн выводит меня из размышлений. Рядом присел Вуане. Мне не терпится задать одни вопрос, но я немного колеблюсь, опасаясь оскорбить его убеждения.
— Ты не думаешь, что старухи знают секреты муж-чип, что они знают, как вы заставляете говорить Афви?
В полутьме я различаю улыбку на его лицо.
— Ну, конечно, все, кто посвящен, знают… Только они никогда не видели.
Я не ожидал такого открытого признания, но тут же вспоминаю другое замечание Вуане:
«Если бы у тома был самолет, такая сильная тайна, они скрыли бы его в глубине бруссы, чтобы никто его не видел, и приносили бы на нем в жертву быка и орехи кола».
В который раз я снова наталкиваюсь на эту склонность к мистификации ради мистификации, к культу тайны ради тайны.
Я встаю разбитый, в голове тяжесть. Рядом со мной лениво потягивается Жан. Мы почти не сомкнули глаз. Беспрестанное погромыхивание погремушек не прекращалось всю ночь.
Дверь открывается. В комнату, согнувшись, с распухшим лицом и безжизненным взглядом входит Зэзэ. Он дрожит от холода или от озноба. За ним с сокрушенным видом следует Вуане.
— Они ему подсунули гри-гри, — говорит он, указывая на старика.
Зэзэ осторожпо приподымает свое старое залатанное бубу и показывает огромный нарыв в паху. Он думает, что враги его отравили.
— Это пустяки, — говорю я, немного волнуясь. — Его можно вылечить.
— Нет, — упорствует Вуане. — Это плохой гри-гри, с ним ничего не поделаешь.
Не обращая внимания на это заявление, Жан дает Зэзэ две таблетки ауреомицина и советует ему лечь поспать. Он его разбудит, когда надо будет принять следующую дозу.
На площади с первыми лучами солнца установилась тишина. Только три-четыре
Между хижинами прогуливаются мужчины, закутанные, как в тоги, в одеяла прямо на голое тело. Болтая, они ковыряют в зубах палочками из белой волокнистой древесины.
Синеватый дым медленно поднимается в сыром воздухе над пропитанными дождем соломенными крышами.
Несколько женщин раскладывают костры для варки пищи.
Вернувшись в комнату, мы собираемся выпить по стакану красного вина. Бесшумно открывается дверь. Жертвенная жена проскальзывает в комнату. С застывшим лицом она подходит к столу, протягивает руку, берет стакан. Я наливаю. Она пьет, бормочет бесцветным голосом «мамайо…» и выходит.
Это был первый и последний раз за время нашего пребывания у Коли, когда мы слышали ее голос.
После полудня в деревне появляется тамтам Орапосу. Толпа спешит навстречу пяти мужчинам, которые под ритмичные звуки висящих под мышками барабанов движутся к хижине Коли. Их окружают женщины, энергичными жестами выражающие свой протест. Оркестр калебас смолкает, и старухи начинают ожесточенно препираться. Все эти дни отведены под женский праздник. Что нужно здесь непрошеным гостям?
Мы стоим на пороге хижины рядом с Коли, кивающим головой в знак удовольствия, и слушаем тамтам. Его ритм напоминает нам лучших ударников джаза.
Вуане сияет. Нигде тамтамы не говорят лучше, чем у тома.
Но ярость женщин не утихает.
Великодушный Коли делает музыкантам знак остановиться и объявляет, что они будут играть вечером; пока же они могут устраиваться в одной из хижин, отведенных для гостей.
На верхушке длинного шеста, установленного перед хижиной, мы примостили лампу. Вокруг нее вьется рой ночных насекомых. Коли сидит в своем складном кресле впереди теснящейся большим полукругом толпы зрителей.
Жан в хижине включает магнитофон.
Пять музыкантов танцуют на месте или кружатся в хороводе на площади под ритм своих барабанов. Мужчины одни за другим отделяются от толпы, исполняют свой танец и тут же вручают музыкантам бумажные деньги, связки гинзэ или бутылки вина.
Вуане, который с важным видом держит микрофон, дает оркестру указания и советы. Но и он но может удержаться от желания танцевать и, передав микрофон Тони, важным, чопорным шагом делает несколько кругов. Под резким светом лампы в шумной толпе ярко блестят белые зубы.
В убежище, устроенном под навесом хижины, Зэзэ вынужден страдать в своем гамаке.
— Нужно танцевать, — говорит Вуане, вновь занимая свой пост. — Люди хотят видеть, как вы пляшете.
Каждый из нас исполняет коротенький номер и делает подарок музыкантам.
Вблизи, за стопой, снова раздаются звуки калебас. Женщинам надоело это соперничество. Через минуту разгорается борьба между неистовым бряцанием погремушек и стуком барабанов. Но все-таки это женский праздник. Тамтамы сдаются: кружок зрителей рассасывается, в ночи снова звучит только хор старух.