Святая Русь. Полководец Дмитрий
Шрифт:
Оживился Мелентий, когда на переяславский стол уселся сын Невского, малолетний Дмитрий. В сей град и перебрался вновь Коврига: боярам самая вольготная жизнь при князе-младенце, никогда ещё они не пребывали в таком покое. Ни войн тебе, ни ратных потех. Добро, когда князь под стол пешком ходит.
Но время – не столб, на одном месте не стоит. Когда Дмитрию миновало 12 лет, привольная жизнь бояр круто изменилась. Князь собрал старшую дружину, в кою всегда входили все бояре, и не по годам твёрдо, по-взрослому заявил:
– Идём на Ливонию.
Мелентий
Ныне, слава Богу, Ростово-Суздальская Русь угомонилась. Один молодой переяславский князек Дмитрий тормошится. Чу, опять на Ливонский орден надумал замахнуться. Ну и дурак! Куды уж ему с малой ратью на такую силищу? Кобыла с волком тягалась: один хвост да грива осталась. Не по зубам орешки. Чай, найдутся умные люди, кои юноту образумят…
Мелентий возвращался с покосов в Переяславль с десятком оружных послужильцев (исстари у каждого боярина своя дружина).
По Никольской слободе встречь шла молодая девушка. Шла от журавля [30] с коромыслом на правом плече – милолицая, гибкая, с пышной светло-русой косой, перевитой бирюзовой лентой; одета просто: холщовый сарафан, на ногах – поношенные чёботы [31] из грубой, необделанной телячьей кожи.
30
Журавль – колодец.
31
Чёботы – башмаки.
– Нет, ты глянь, братцы. Ступает, как лебёдушка, даже вода в бадейках не колышется. Лепая жёнка! – воскликнул один из послужильцев.
Мелентий (большой охотник женщин) вперил в девушку похотливый взгляд, вопросил:
– Чьих будешь?
Марийка остановилась (боярин!), подняла на Ковригу лучистые сиреневые глаза.
– А ничьих, добрый господин.
– Как это ничьих? – недоуменно хмыкнул Мелентий. – Такого не бывает.
– Сирота она, боярин, – признал девушку статный, крутоплечий послужилец с чёрной, окладистой бородой.
– А ты откуда ведаешь, Шибан?
– Да уж ведаю, – плутовато крякнул в увесистый кулак послужилец и пояснил: – Дочка Палашки Гулёны. Преставилась недавно. А мужа у Палашки никогда не было.
– Никак и ты с Палашкой баловался? – хихикнул Коврига.
– Грешен, боярин. Но то давненько было.
Мелентий ещё раз внимательно оглядел Марийку и загадочно молвил:
– Авось и помогу
Глава 10. Марийка и боярин
С новыми постояльцами жизнь Марийки пошла повеселей. Гришка Малыга хоть частенько и пропадал в питейной избе, но, когда был трезвым, с какой-то неуемной жадностью хватался за хозяйственные дела. У него поистине были золотые руки: первостатейный плотник, умелый кузнец, искусный печник, великолепный сапожник… Всё ладилось и спорилось у Гришки.
Марийка диву дивилась:
– Ну просто клад твой супруг, тётя Авдотья.
– Если бы не винцо, цены бы такому мужику не было, – поддакнула Авдотья и тяжело вздохнула. – Но винцо его погубит. Он ведь, бывает, по целой неделе из запоя не выходит, как будто черт его к зелью толкает. Беда!
– Добро ещё не буянит. Другие-то мужики, чуть хмель ударит, готовы всю избу разнести да ещё дерутся. Видела таких.
– Моего непутёвого Бог миловал. Знай, песни горланит, да так, что вся слобода слышит. Во хмелю он мухи не обидит. Проспится – и опять к бражникам.
– Да где он денег берёт, тетя Авдотья?
– Сама дивлюсь. У него друзей полгорода. Кому он токмо не помогал. За вино на любую работу горазд. Беда!
– А заговор от винного запоя не пробовала? Сказывают, есть такие знахарки.
– Пробовала, доченька. Приводила одну ведунью. Мой-то мертвецки пьяным спал, а бабка над ним заговор шептала. В конце заверила: «Теперь питейную избу за версту будет обходить». А Гришка мой оклемался, шапку в охапку – и опять к бражникам ударился.
– Выходит, не каждая знахарка запой снимает.
– А я так мекаю: никакая. Кто с младых лет к винцу пристрастился, того, как горбатого, могила исправит.
И всё же Авдотья шибко не бранилась: супруг между запоями и двор подновил, и огород привёл в порядок, и сена для коровы раздобыл.
И Гришка, и Авдотья с первых же дней называли хозяйку дочкой. По нраву им пришлась Марийка. И на огороде старается, и к прялке быстро приноровилась, и корову доить наловчилась. (Не каждому чужому человеку бурёнка вымя даст.)
Авдотья удовлетворенно высказывала:
– Не чаяла, что у Палагеи такая дочка работящая. Ты уж не серчай, но мать твоя никогда доброй хозяйкой не была. Прости её, грешную, Господи. А ты с лица хоть и в Палагею, но честь свою блюдешь и на всякий труд спорая. Да хранит тебя Бог.
– Хранит, тетя Авдотья. Никто меня не обижает.
– Всегда бы так, да токмо будь усторожлива. Нельзя тебе одной по городу ходить. Мало ли худых людей.
– Ты это к чему, тетя Авдотья?
– А к тому, доченька. Красным девицам не принято без пригляду гулять. Другие-то и шагу ступить без отца или матери не могут. А ты, почитай, с малых лет одна-одинёшенька по улицам бегаешь. Опасись!
Ковриге на Покров шестьдесят стукнет, но на здоровье не жалуется. Крепок Мелентий! Некоторые в эти лета от разных недугов валятся, а Коврига – хоть куда с добром.