Святилище
Шрифт:
Он пересек площадь Сен-Жимер перед уродливой новой церковью мсье Виолле-ле-Дюка. Несколько собачонок и мальчишек увязалось за ним, клянча монетки и предлагая свои услуги гидов или посыльных. Он не обращал на них внимания, пока один мальчуган не сунулся слишком близко. Его Констант ударил железным наконечником своей трости, распоров ему щеку, и вся стайка шарахнулась прочь.
Он дошел до узкого тупикового поворота налево. Проулок вел к основанию бастиона. Констант осторожно зашагал по скользким от грязи ступеням. Липкая грязь, покрывавшая их, имела цвет ячменного пряника, Мусор, обломки и обрывки нищеты, усеивал улицы. Бумажные обертки, экскременты животных, гнилые
Он остановился перед крошечным домиком под самой стеной и резко постучал в дверь тростью. Чтобы найти Верньера и его шлюху, Константу необходимы были услуги обитателя этого дома. Он был терпелив. Он готов был ждать столько, сколько понадобится, пока не появятся доказательства, что Верньер в этих местах.
Деревянное окошко-глазок отворилось.
Два покрасневших глаза уставились на него сперва в изумлении, потом в страхе. Потом отодвинулся засов, повернулся в замке ключ, и дверь открылась.
Констант вошел внутрь.
Глава 53
Домейн-де-ла-Кад
Бурный и переменчивый сентябрь сменился теплым и ласковым октябрем.
Прошло всего две недели, как Леони покинула Париж, но ей уже смутно вспоминался распорядок дней в городе. К своему удивлению, она заметила, что не скучает по прежней жизни. Ни по видам города, ни по его улицам, ни по обществу матери и соседей.
И Изольда, и Анатоль после вечера званого обеда, казалось, внутренне преобразились. Взгляд Изольды больше не туманился беспокойством, и хотя она старалась не переутомляться и часто проводила утренние часы у себя в комнате, но на вид так и сияла. Успех приема и искренняя теплота благодарственных писем свидетельствовали, что общество Ренн-ле-Бен готово доброжелательно принять в себя вдову Жюля Ласкомба.
В эти спокойные недели Леони старалась как можно больше времени проводить под открытым небом, исследуя каждый дюйм имения и избегая только заброшенной тропинки к часовне. Солнце и легкие осенние дожди окрашивали мир в яркие цвета. Яркий багрянец, темная зелень вечнозеленых растений, золотистый шатер ветвей, красная медь буков и желток позднего ракитника. Птичьи голоса, далекий лай собак из долины, шорох метнувшегося в кусты кролика, треск веток и камушков под ногами, нарастающий хор цикад на деревьях — Домейн-де-ла-Кад был воистину прекрасен и отраден. Прошедшее время притупило темные воспоминания о первом вечере и холоде часовни, и теперь Леони чувствовала себя совершенно как дома. Ей уже казалось непонятным, отчего ее мать в детстве чувствовала себя здесь неуютно. Во всяком случае, так говорила себе Леони. Места казались такими спокойными.
В ее жизни установился неторопливый распорядок. С утра она чаще всего немножко рисовала. Она задумала сделать серию ландшафтов в простом традиционном стиле, передающих осенние перемены. Но после случайного успеха с автопортретом она, почти не обдумывая решения, взялась воспроизводить по блекнущим воспоминаниям остальные семь карт Таро из часовни. Теперь она уже думала не о подарке для матери, а скорее о сюрпризе для Анатоля на память об их совместном путешествии. Дома, в Париже, в галереях и музеях, на парадных бульварах и в ухоженных садах очарование природы еще не касалось ее. Теперь же Леони без конца могла любоваться видами из окна. Она невольно вписывала природу Домейн-де-ла-Кад фоном в каждую иллюстрацию.
Иные из тех картин легче всплывали в памяти и поддавались ее
Рисовать Дьявола она не пыталась.
После полдника Леони либо читала у себя в комнате, либо гуляла с Изольдой в саду. Тетя по-прежнему скромно обходила молчанием обстоятельства своего брака, но мало-помалу Леони по кусочкам удалось сложить довольно полную картину.
Изольда выросла в пригороде Парижа под опекой пожилой родственницы, холодной и недоброй женщины, для которой девочка была попросту бесплатной компаньонкой. Смерть тети дала ей свободу и оставила почти без средств к существованию, но тут ей посчастливилось. В двадцать один год она нашла место в доме одного женатого финансиста. Жена его, знакомая воспитательницы Изольды, несколько лет назад потеряла зрение, и ей требовалась постоянная помощница. Обязанности Изольды были необременительны. Она писала под диктовку письма, читала вслух газеты и последние романы и сопровождала свою нанимательницу на концерты и в оперу. По мягкости, звучавшей в голосе Изольды, когда она рассказывала о том времени, Леони поняла, что та полюбила своих хозяев. Это место дало ей возможность познакомиться с культурой, обществом и модой. О причине своего ухода Изольда не распространялась, но Леони угадала, что свою роль тут сыграли недостойные посягательства со стороны сына финансиста.
В вопросе о браке Изольда была не столь словоохотлива. Все же ясно было, что принять предложение Жюля Ласкомба ее заставила не столько любовь, сколько нужда и необходимость. Это был скорее брак по расчету, чем романтическая любовь.
Узнала Леони кое-что и о серии несчастий, встревоживших окрестности Ренн-ле-Бен, — тех, на которые намекал мсье Бальярд и которые, без видимых причин, связывались почему-то с Домейн-де-ла-Кад. Изольда не вдавалась в подробности. Речь шла о нечестивых и безбожных обрядах, проводившихся в 1870-х годах в заброшенной часовне на территории имения.
Услышав об этом, Леони с трудом сохранила наружную невозмутимость.
Кровь отлила от ее лица и тут же прихлынула снова, когда она вспомнила слова мсье Бальярда: что аббат Соньер пытался усмирить духа места. Леони хотелось бы узнать больше, но Изольда сама знала эту историю с чужих слов, да и времени с тех пор прошло немало, поэтому она не могла или не хотела ничего добавить к сказанному.
В другой раз Изольда рассказала племяннице, что Жюля Ласкомба в городе считали отшельником. Оставшись один после смерти мачехи и отъезда сводной сестры, он не томился одиночеством. Как сказала Изольда, он не нуждался ни в каком обществе, тем более — в обществе жены. Однако жители Ренн-ле-Бен с недоверием воспринимали его статус холостяка, и Ласкомб ощущал на себе их растущую подозрительность. В городе с намеком интересовались причинами бегства его сестры. Да и в самом ли деле она уехала?
Как объяснила Изольда, пена сплетен и намеков становилась все обильнее, и Ласкомбу пришлось что-то предпринять. Летом 1885 года новый приходской священник Ренн-ле-Шато, Беранже Соньер, высказал мнение, что присутствие в Домейн-де-ла-Кад женщины могло бы успокоить соседей.
Общие знакомые в Париже представили ему Изольду. Ласкомб не скрывал, что для него вполне приемлемо — больше того, желательно, чтобы молодая жена большую часть года жила в городе за его счет и появлялась в Ренн-ле-Бен только по его просьбе. В голове Леони возник вопрос — правда, оставшийся невысказанным, — осуществились ли вообще их брачные отношения?