Святополк II. Своя кровь

Романова Галина Львовна

Оба Аяп-хана обрадовались, узнав, что два могущественных урусских кагана хотят породниться с ними. У обоих были дочери на выданье, и оба согласились отдать их за урусских княжичей. Фома Ратиборович, главный посол Владимира Мономаха, увез в Переяславль дочь Аепы сына Осенева, а посол Олега Святославича Ефрем Торчин - дочь Аепы сына Гиргеня, того самого Аяп-хана, который когда-то очень давно ходил в поход на Русь с войсками Тугоркана Степного Барса и чьим рабом в свое время был Иванок Козарин.

Святополк Изяславич исполнил клятву. Возвращаясь после похода, он опять зашел в Печерскую лавру, самолично поведал игумену Феоктисту о победе и подтвердил свое желание внести в поминальный синод

преподобного Феодосия Печерского, поелику был уверен, что это его святым заступничеством Руси была дарована победа и Господь вселил страх и ужас в сердца врагов.

На другой год по всем городам и весям поскакали гонцы, спеша донести до каждого монастыря, до каждой церкви указ великого князя, чтобы отныне вписано было в поминальный синод имя нового русского святого - преподобного Феодосия Печерского. Не был обойден вниманием и сам монастырь - игумен его был повышен в звании и стал архимандритом. Сие было сделано для того, чтобы видели в Византии и других странах - Русь великая держава и ни от кого зависеть не желает. Стремясь оставить по себе память у потомков, Святополк Изяславич в том же году заложил новую церковь - в честь своего небесного покровителя Святого Михаила и повелел, чтобы отныне на стяге Киева был вышит архангел Михаил с огненным мечом в руках, дабы оборонял он Киев, столицу Руси и матерь городов русских.

После похода под Зареческ, когда Иванок Козарин воротился с победой и славой, и последующим за ним сражением с Боняком и старым Шаруканом Святополк Изяславич совсем простил его. Иванка снова стали приглашать на пиры и в думную палату. Но молодой воевода не часто появлялся в тереме - там он со всех сторон ощущал враждебные взгляды, которыми провожали его старые Святополковы бояре. Захар Сбыславич, Путята Вышатич, брат покойного воеводы Яна и его сын Мишатка Вышатич - все они не могли смириться с тем, что он, безродный, достиг вершины власти и стал им равен. Нет, они не спешили строить ему козни, но, казалось, терпеливо ждали, когда он ошибется, когда великий князь забудет о нем. Да и память о княжьем гневе занозой сидела в сердце. Не хотелось испытать его еще раз - особенно сейчас, когда у него были жена и дети.

Однажды в начале зимы какой-то странник постучал в ворота терема. Привратный сторож, едва взглянув на него, ахнул и поспешил распахнуть ворота настежь, криком созывая дворовых холопов. Люди сбежались на двор, как на пожар, во все глаза глядя, как порог подворья переступает их прежний господин Данила Игнатьевич.

Он очень изменился. Лицо и руки его потемнели под жарким солнцем далекого Иерусалима, он похудел и отрастил длинную, ставшую совершенно седой бороду. Темный поношенный плащ паломника скрывал его с головы до пят - было видно лишь лицо да жилистые руки, тяжело опирающиеся на посох. Еще три монаха, столь же старые, но более изможденные, следовали за ним.

Кто-то помчался звать Иванка. Тот был на заднем дворе, со своими служилыми отроками, но прибежал на зов. Он не сразу узнал приемного отца, а когда вгляделся и распознал в смиренном паломнике бывшего княжеского воеводу, всплеснул руками и заторопился, проводя гостей в дом.

Спутники Данилы Игнатьевича, шествуя за ними, крестились, а сам бывший боярин с трепетом посматривал по сторонам. Это был его дом - и не его. Теперь здесь был новый хозяин, и, глядя вокруг, Данила тихо радовался. Повсюду были заметны следы рачительного хозяйствования - не зря он оставил свои киевские владения Иванку.

После скромной постной трапезы, когда спутники Данилы Игнатьевича удалились отдохнуть, старый боярин уединился с Иванком в дальней горнице. Оставив детей, им за столом прислуживала Зелга, радушно подливая собеседникам мед и подкладывая яства.

Скинув потрепанный плащ, старый боярин пил, ел и негромким голосом рассказывал о своем путешествии:

–  …Много всяких чудес повидал я, пока не привела судьба меня и моих спутников в Иерусалим. Там повстречался я с князем тамошним Балдвином. Он, видишь ли, нашему князю Святополку Изяславичу, как и Владимиру Всеволодичу и Олегу с Давыдом Святославичам, двухродный брат и принял меня ласково. Великой учености и мудрости муж! Много и часто беседовал я с ним. Князь иерусалимский приказал своим слугам ни в чем мне и спутникам моим не отказывать…

–  Стало быть, ты был, как и дома, возле тамошнего князя?
– спросил Иванок.

–  Истинно так, сыне.
– Данила Игнатьевич улыбнулся, глядя на ладного молодца с черными как смоль кудрями и темными глазами.
– И столь велика была его милость ко мне и человеколюбие, что позволил он мне подле себя стоять, когда пришел к церкви Гроба Господня. Князь взошел в храм первым, а я за ним.
– Данила Игнатьевич прикрыл веки, вспоминая полутемное нутро собора, толпу, собравшуюся у входа, и странный неземной свет, что нежданно-негаданно в разгар службы осенил всех.
– И хотя меня и поразило все великолепие и Божья милость, явленная нам в тот час, я не забыл, за-ради кого пришел сюда. Я молился за всех русских князей, за их жен и детей, епископов, игуменов и бояр…

–  И за меня?
– вскинул на него ревниво сверкнувший взор Иванок.

–  И за тебя, - Данила Игнатьевич дотянулся, коснулся жесткой ладонью руки Иванка.
– И родных моих детей, и твою жену не забыл… Но более всего я поминал наших князей и молился за то, чтобы они, по крови друг другу родные, не забывали о своем родстве, помнили и чтили род свой и любили друг друга по-братски и всю землю Русскую любили тоже. И попросил вписать их имена для поминовения в ектенью с женами и детьми их - и Святополка Изяславича, в крещении Михаила, и Владимира Всеволодовича Мономаха, в крещении Василия, и Давыда Святославича, и братьев его Олега-Михаила Святославича и Ярослава-Панкратия Святославича тоже… Охо-хо, - он устало прикрыл глаза ладонью, - пятьдесят литургий отслужил я во всех святых местах!.. Ну да ладно!
– Вдруг выпрямившись, Данила Игнатьевич глубоким глотком допил мед и широко перекрестился.
– А на Руси что деется?

–  Все было, - слегка улыбнулся Иванок.
– На тот год, что ты ушел во мнихи, я на половцев под Зареческ ходил с Янем Вышатичем. После того похода он занемог да и помер…

–  Царствие ему небесное! Какой великий муж скончался.
– Данила Игнатьевич опять перекрестился.

–  На другой год опять князь меня призвал в поход, - продолжал рассказывать Иванок.
– Боняк, пес шелудивый, на Русь приходил, под переяславльским городом Лубнами стоял. Князья совокупились и на него пошли.

–  И разбили?
– оживился паломник.

–  Разбили!
– кивнул Иванок.
– До самого Хорола гнали и били! Сколько скота и добра взяли!.. После уж Владимир Мономах с миром в степь ходил - сына на половчанке женил.

–  Мир, стало быть?

–  Мир.

–  И да будет так!
– Данила Игнатьевич обернулся на образа, перекрестился.
– Дождалась Русь мира. Услышал Господь мои молитвы… А князь наш как?
– продолжал он расспросы.
– Ты-то вхож к нему?

–  Вхож-то вхож, да старого не забудешь. Зело переменился Святополк Изяславич опосля того, как ты от мира ушел да Ян Вышатич умер. Стареет, мало кому верит. Вокруг него много советников, он их всех слушает, а сам боится - у него ведь дети малые. Двое сынов, Брячислав да Изяслав, и дочь Мария. Она совсем малая - младенец сущий, только-только покрестили.