Святополк Окаянный
Шрифт:
— Но он за нее две гривны ломит.
— Ну и что? Я дам тебе их.
— Правда, он сбавил полгривны.
— Отдай две, не рядись. Может, опять не удастся с Ладой поговорить, так сыщи причину вернуться.
— Какую причину-то?
— Ну забыл-де весло взять. Вот тебе и причина воротиться завтра.
— Ага. Чем же я в лодии огребаться стану? Ладонью?
— Придумай что другое. Когда он велел за лодией прийти?
— Сегодня вечером, как с еза вернется.
— Вот и ладно. Вот и иди.
Святополк вручил Волчку две серебряные гривны и пообещал:
— Коли
— За гривну я тебе ее сам бы под дуб приволок. Скажи— под какой?
— Я те «приволоку», тронешь хоть пальцем, прибью. Слышишь?
— Уж не в княгини ли ты ее прочишь? А?
— Не твое дело. Ступай. Передашь мое слово, получишь гривну. Не забывай.
Волчок, шагая на окраину города, размышлял: «А ведь и впрямь возьмет да и женится на ней. Вот тебе и княгиня из вчерашней девки. Надо с ней и впрямь как-то помягче, поласковей. А то станет княгиней, все припомнит».
Волчок присел на берегу возле мостков, к которым было привязано несколько лодок. Он помнил, что лодийщик с дочерью отчалили отсюда. Значит, воротиться должны сюда.
Ждал долго. Даже было задремал. И прозевал прибытие хозяев. Очнулся от возгласа:
— Никак, наш покупник. — Это сказал лодийщик, зачаливая лодию.
Волчок вскочил, потянулся со сна, ответил:
— Да вот надумал все же купить. Которую продаешь-то?
— А вон ту, что ближе к берегу. Новенькая. Давай куны, и бери.
— Но сколько окончательно просишь-то?
— Ну, как сказал, полторы гривны. И годи.
А Лада меж тем взяла весло и сак и направилась к дому, оставив отцу мешок с рыбой. Волчок был обескуражен, опять разговор с девкой срывался.
— Что задумался? — спросил Ждан, взвалив на плечо мешок с уловом. — Аль передумал?
— Почему передумал? Вот держи. — Волчок подал лодийщику куны. Тот повеселел. — Надеюсь, сдача-то найдется?
— Найдется, только дома куны-то. Пойдем.
— Зачем мне идти? — смекнул Волчок. — Пришли с дочкой. Я пока отвяжу покупку-то. Да пусть и весло принесет. К чему она это-то унесла?
— Оно старое, мое. Я те новенькое пришлю, прикладистое, — отвечал лодийщик, засовывая куны в карман.
— Ладно. Жду, — сказал Волчок, принимаясь распутывать узел на купленной лодии.
Все шло ладом, и Волчок повеселел. Предстояло наконец остаться с девкой наедине и все передать, как велено князем.
Пока развязывал мудреный узел, она уж пришла с веслом.
— Держи сдачу, — и высыпала в его ладонь куны.
Он не стал пересчитывать, спрятал куны в карман. Сказал:
— Лада, я от князя. Он велел тебе быть под тем дубом. Ну, ты знаешь под каким. — Волчок подмигнул игриво, не заметив даже, как посуровел взгляд девушки.
— Что мне сказать князю? А? Лада?
Девушка швырнула весло, которое ненароком угодило Волчку в лицо. Перед глазами его словно молния сверкнула.
— Да ты что? Ошалела? — вскричал Волчок, хватаясь за правый глаз и ощущая, как быстро взбухает подглазье.
Когда, очухавшись от внезапного удара, смог взглянуть на берег, девки и след простыл. Взглянул уже одним левым оком, правый глаз утонул во взбугрившемся синяке.
«Только такой княгини нам не хватало, — подумал сердито Волчок, отталкиваясь от берега. — Волчица, как есть волчица. Я к ей с добром, а она — веслом. Дура».
Увидев своего посыльного с огромным синяком и единственным зрячим глазом, Святополк не мог удержаться от смеха:
— Ну что?
— Али читать не умеешь? — указал Волчок на свой синяк.
— Так это она, что ли? — удивился Святополк.
— Не дух же святой. Твоя разлюбезная.
— Но ты хоть сказал ей?
— Все как ты велел.
— А она?
— А она веслом меня.
— Не может быть, чтоб Лада…
— Выходит, я сам себя звезданул. Да? — обиделся Волчок. — Тоже выбрал себе Ладу. Зверица, не девка.
— Замолчи, дурак, — посерьезнел сразу князь.
Он понимал, что девушка по-прежнему сердится на него. И никак не мог представить себе ее бьющей веслом человека. Даже налившаяся синевой опухоль под глазом у Волчка не убеждала его. Вернее, убеждала, но в другом: легкомысленный Волчок что-то обидное ляпнул, не могла она ни с того ни с сего ударить. Но все это были лишь догадки, в которые хотелось верить. Верить и любить. Любить даже такую сердитую.
Кто могучее Могуты?
На купеческие караваны, следовавшие по Днепру из Царьграда или, наоборот, в Царьград, охотились не только печенеги, но и свои, русские, разбойники, которые могли не только ограбить беспечного купца, но и живота лишить. Правда, при поимке татя ждала позорная смерть: его или вешали, или отрубали ему голову, причем каждый купец вполне мог это сделать сам, будучи вооруженным саблей или мечом. Однако от этого количество разбойников не убывало.
— Что делать, Анастас? — спросил как-то Владимир своего корсунского поспешителя. — Не далее как вчера моего тиуна [79] , везшего из Любеча дань, поймали разбойники. Казну отобрали и донага раздели. Спасибо хоть живым, отпустили.
79
Тиун — княжеский или боярский слуга в Древней Руси, управлявший хозяйством.
— Не знаю, что посоветовать, Владимир Святославич. Сдается мне, что при поимке злодеев слишком скор суд творят над ними. Поймали, башку тут же срубили, а ведь у него где-то куны припрятаны. Иди, посля найди их, ничего о них не ведая.
— Вот и я думал. Может, не рубить сразу голову-то, пусть откупается. И скотнице [80] моей прибыток, и ему в радость, живота даруют. А главное, убийством его мы рушим шестую заповедь, гласящую: «Не убий!»
— Тут, пожалуй, ты прав, Владимир Святославич. Но опять задача, как их ловить-то? Не станешь же за каждым злодеем с дружиной бегать.
80
Скотница — казна.