Святоша
Шрифт:
— Не то чтобы ты не видел этого раньше, — говорит Селена, разгуливая по комнате с обнаженной задницей.
Я даже не удостоил ее второго взгляда, потому что у меня на уме только одна задница. И я вижу, как эта задница оглядывается на меня через плечо, когда находит дверь на противоположной стороне комнаты.
Она, как всегда, в туфлях на каблуках, и, Господи, она быстра для такой маленькой штучки, но я ловлю Скарлетт на улице, на парковке, прежде чем она успевает убежать.
— Куда ты так спешишь, дьяволица?
Скарлетт улыбается мне, и ее
— Привет, Туз, — застенчиво говорит она.
— Если ты продолжишь так на меня смотреть, куколка, я могу получить обморожение.
Еще одна улыбка.
— Разве ты не в курсе, что дьявол играет с огнем, а не со льдом?
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я ее снова.
— Просто пришла повидаться с Мак.
Это похоже на ложь, но почти все, что говорит женщина, - ложь.
— Ну, теперь ты здесь, так что проходи и выпей со мной.
— На самом деле это не мое, — говорит она.
— Тогда в чем твоя фишка?
— Ты смотрелся очень мило, — Скарлетт отводит взгляд. — С ребенком. Ты хорошо с ними обращаешься. Когда-нибудь тебе стоит обзавестись парочкой собственных деток.
— Я собираюсь, — говорю я ей. — Что думаешь насчет трех?
Скарлетт в ужасе от этой идеи, а я смеюсь. Не часто мне удается вывести из себя эту цыпочку, но дети - это то, что нужно. Она их боится, и я не могу понять почему.
Ее неуверенность длится недолго. Скарлетт никогда не позволяет ни одному мужчине взять верх. Она использует лучшее оружие, имеющееся в ее распоряжении, чтобы вывести меня из равновесия, медленно приближаясь, проводя одной рукой по моему бицепсу и вниз, чтобы поиграть с моими пальцами.
— Я всегда хотела сделать это в темном переулке, — шепчет Скарлетт, и ее голос, словно приторный мед.
— Прости, милая, — мой собственный голос звучит слишком грубо. — Сначала мне нужно отвезти тебя обратно к себе. Потому что, как только я доберусь до тебя, я не захочу останавливаться.
— Никто и не говорит тебе делать это.
Скарлетт улыбается, но все это гребаная ложь.
Я хотел, чтобы в ее глазах было искреннее желание, но единственное, что там есть, - это разрушение. И я не стану еще одной из ее игрушек.
— Скарлетт? — шепчу я на ухо девушке, наклоняясь и ощупывая ее аппетитную задницу.
— Да? — бормочет она.
— Тебе пора домой.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Скарлетт
Один. Два. Три. Четыре. Я объявляю вам кровавую войну.
Мне
Теперь все сливается воедино. Одно гигантское море цвета и размытых лиц. Голоса и обрывки разговоров. На бирже NASDAQ[3]. Безжалостно шикарные рестораны и правда ли, что увлечение сыроедением закончилось? Проблемы с няней, проблемы с женой, продажа обуви, занятия йогой и…
Господи, была причина, по которой я оставила все это позади.
Я ничего не понимаю.
Дюк должен был быть здесь, среди всех этих лиц, болтать о делах с большой толстой сигарой во рту. Но я его не вижу, Дюк опаздывает уже больше чем на час; у меня голова раскалывается, когда я изо дня в день слушаю эту херню.
Я хочу уйти. Пойти домой и делать то, что делают нормальные люди. Влезть в пижаму, почитать хорошую книгу и посмотреть что-нибудь из трендов в Twitter, а затем отправить одну из моих собственных уникальных мыслей о том же, о чем все остальные уже говорят.
Потому что такова поп-культура.
Рядом со мной в баре сидит женщина, и она произносит отвратительную обличительную речь, которая отдает чувством собственной важности, в адрес того, кто, как я могу только предположить, является ее кавалером.
Она заявила ему, что говорит на шести языках.
И она путешествовала по миру, и это такая романтическая идея, и она хочет, чтобы все знали об этом, когда рассказывает ему о странах, в которых «чувствуешь себя как дома».
И очевидно, что женщина действительно погружена в пучину собственных мыслей и слов. А любовная интрига, которой она поддалась... это любовь к самой себе.
Я не могу больше выносить этого.
Но когда я собираюсь сделать шаг на свободу, меня поражает присутствие мужчины напротив бара. В тени, скрытый в тусклом, романтическом свете, за который люди выкладывают небольшие состояния.
Его взгляд устремлен на меня, и в нем есть что-то знакомое, даже в темноте. Дрожь пробегает по позвоночнику, и я потираю руки, уверенная, что это не что иное, как холод.
Инстинкты подсказывают мне, что нужно уходить.
Только я не могу. Потому что я действую на саморазрушение. Мышь, которая жаждет сыра, припасенного в мышеловке, и что-то кажется неправильным, но при этом она все равно движется к нему.
Это все так хорошо отрепетировано, то, как он выходит из тени на свет. Он явно готовился к этому торжественному выходу некоторое время. Делает это хорошо. Идеально. И это ужасает, именно так, как он задумал.
Мои руки липкие, спина прямая, будто стальной трос, и я вся дрожу.
Это происходит наяву.
Воздух в моих легких закончился, я не могу дышать, а он еще даже не приблизился ко мне. Так не должно было случиться. Прошло слишком много времени. У меня были годы, чтобы сшить разбитые части своей души воедино, и теперь нить кажется слабой, изношенной и запутанной, даже когда она обвивается вокруг моего сердца и сжимается.