Святослав, князь курский
Шрифт:
«Вот не было печали, да попы наобещали, — мысленно отреагиро-вал без особой радости Святослав Ольгович, когда низложенный князь-ями митрополит Константин был доставлен в Чернигов. — У меня есть уже один. Антоний. А два — это перебор. Ни к чему мне такая честь».
Черниговский князь словно чувствовал мороку, последующую за прибытием этого первосвященника, выражаясь мысленно так. Через некоторое время Константин заболел и, видя окончание своих земных дней, призвал к себе епископа Антония и, взяв с него клятву, завещал после смерти тело его вытащить за ноги из града и бросить на пустом месте на съедении псам. Епископ поначалу думал, что поблажит, по-блажит старик да одумается. Однако низложенный митрополит
«Точно, не было печали, да черти наверещали, — усмехнулся про себя князь, однако приказал исполнить завещание Константина так, как тот повелел, только тело охранять и на следующий день погрести с по-добающими его сану почестями.
Слух о необычном погребении бывшего митрополита тут же обе-жал весь город, и вынос тела состоялся при огромном стечении народа, который диву давался невиданному чуду, то смеясь, то крестясь, то мо-лясь. Народная толпа стала и почетным караулом до утра, пока тело низложенного митрополита не было предано земле в соборной церкви рядом с гробом Игоря Ярославича.
И как был удивлен черниговский князь, когда некоторое время спустя в киевской погодной летописи вдруг прочел, что во время смерти и необычного погребения митрополита Константина в Киеве три дня бушевал ураган, срывавший крыши с теремов и изб, что день и ночь небо было заволочено черными тучами, изрыгающими громы и молнии, поразившие то ли семь, то ли восемь человек и спалившие несколько церквей. «Вот те на, — удивился Святослав Ольгович, — а у нас, как мне помнится, небо было чисто, и кроме крика людского да лая собак ника-кого шума более не было. Надо сказать дьячку, чтобы отметил сей факт».
Черниговские князья, впрочем, как и великие князья киевские, еще со времен Святослава Ярославича, подарившего потомкам два велико-лепных «Изборник», изобиловавших не только мудрыми изречениями, но и рисунками, независимо от монастырских монахов-летописцев, вели свои погодные записи, в которых отражали самые интересные на их взгляд события. Не был тут исключением и Святослав Ольгович. Еще будучи в Новгороде, стал записывать в отдельную книгу важные мо-менты из своей жизни. Потом продолжил в Курске и Новгороде Север-ском. Правда, уже не сам лично, а через дьячков да прочих грамотных лиц. А грамотеев на Руси хватало. Любили русичи хоть на бересте, хоть на гладкой дощечке — пергамента на всех не хватало — хоть несколько строк да начертать, да прочесть потом на досуге или же послать кому следует с надежным посыльным.
Двенадцатого апреля 1159 года от Рождества Христова, в самый первый день Пасхи, смоленский князь Ростислав Мстиславич после мо-лебна в Святой Софии, взошел на великий престол. Это было его второе восхождение, и, как он надеялся, последнее и окончательное. В церквах звенели колокола, народ радовался и веселился. А уже первого мая он призвал из Чернигова Святослава Ольговича, чтобы урядить с ним ряд.
Съехались на конях в Морависке, сердечно поприветствовали друг друга. Спешившись, пошли в шатер великого князя, где в кругу ближ-них бояр говорили об устроении мира в Русской земле. Потом три дня пировали, одаривая друг друга подарками. Святослав Ольгович подарил Ростиславу пардуса и коня предивной масти и стати с седлом, обитым золотом. А великий князь одарил Святослава соболями, горностаями, мехами черных куниц, белых или серебристых песцов, шкурами волков и медведей на шубы.
«Господи, как хорошо, когда мир, — радовался черниговский князь успешным переговорам с Ростиславом Мстиславичем, неспешно воз-вращаясь со
Земля, а точнее природа, действительно радовалась и радовала. Зе-ленью степных трав и лесов, стрекотаньем кузнечиков, жужжанием пчел и всевозможных жучков, многообразным щебетанием птиц. Если что и омрачало легкой зыбью настроение князя, так это то, что не уда-лось повидаться с дочерью Еленой и зятем Романом Ростиславичем. Князь Роман находился в Смоленске, и Елена, естественно, при нем.
Не успел Святослав Ольгович возвратиться в Чернигов и поведать в семейном кругу о переговорах с Ростиславом Киевским, как от даль-ней сторожи пришли нерадостные вести: половцы двинулись в набег. Пока что на окраины Переяславского княжества, у Носова на Альте. Но ведь и до окраин Черниговского княжества недалеко, и до Северского, и до Курского. А все они родны и близки Святославу Ольговичу. Каждо-му столько лет и сил отдано. Да и помощь Глебу Юрьевичу оказать — святое дело, ведь столько лет были рука об руку.
— Придется тебе, Олег в поле выступить, — призвав сына, распоря-дился Святослав. — Пора уж самостоятельно ратоборствовать. Проучи зарвавшихся как следует, чтобы надолго дорогу к нам забыли. Бери мою младшую дружину да свою, а еще бирючам прикажи клич кликнуть, добровольцев в кмети поискать, только конных — с пешцами не управи-тесь. Да и с богом!
— Верь, отец, я уж постараюсь проучить, — заверил молодой князь родителя и поспешил собирать дружину.
Что Олег справится, Святослав не сомневался — молодец рос что надо! В плечах — косая сажень. Мечом ли, боевым ли топором мог ма-хать хоть целый день без устали. То же — скакать на коне. Да и прожи-тые годы, четверть века, что-то да значили в его ратной науке. К тому же какой никакой, а ратный опыт у Олега имелся. Горяч же был в меру, а более старался рассудком взять.
Как и предполагал Святослав, Олег его не подвел. Уже 23 июля он со своей дружиной настиг орду хана Сантуза у сел Котельницы и Ше-ломье, венных вотчин княгини Мстислава, и, не дав им опомниться, так стремительно ударил, что почти полностью уничтожил. Редко кому из лихих половецких воев удалось скрыться на своих быстроногих конях или же сдаться в плен на милость победителя в надежде на возможный обмен или же выкуп. Большинство было посечено дружинниками Оле-га. Пал и хан Сантуз, чуть ли не располовиненный до луки седла мечом Олега. Не только горяч и смел был в бою князь Олег, но и крепок на руку. Не каждый воин мог бы нанести такой удар, а Олег нанес. Полов-цы были разбиты, а полоненные ими русичи, подданные князя Глеба Юрьевича Переяславского, числом около восьмисот человек, были ос-вобождены и отпущены к родным пепелищам. Со слезами на глазах благодарили они, утерявшие уже надежду когда-либо узреть свои род-ные очаги, молодого князя, желая ему многих лет жизни и кучу детей.
— С боевым крещением тебя, сын, — произнес Святослав Ольгович, лежа на одре, когда Олег, усталый, в запыленных доспехах, но гордый, с горящим взглядом, не вошел, а влетел упругой походкой воина в опочи-вальню князя. — Уже наслышан о твоей победе. Рад. А я, вот, малость приболел — то ли пожаловался, то ли извинился он. — Не успел ты с дружиной за стену городскую вымахнуть, как откуда ни возьмись недуг на меня напал. Да так, что на скорбное одро уложил. Видно, старею. Ранее, бывало, любую скорбь телесную на ногах переносил… или, если уж сильно привяжется, в баньке паром изгонял. Теперь и банька, и от-вары баб-травниц, или ведуний-знахарок, уже мало чем помогают… А что это я все о себе да о себе, — спохватился он. — Лучше ты расскажи, как дело было. Пусть я сам и не участвовал, но зато послушаю с охо-тою. С превеликой охотой!