Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СВАТОВСТВО
Бескрайняя зимняя степь, покрытая нетронутым снежным настом, порой доходящим до конских бабок [1] и упруго пружинящим пол копытами лошадей в тех местах, где под снегом скрывался изрядный тугой валок прошлогодней травы, словно прислушивалась сама к себе, чутко впитывая неторопкий глухой топот множества конских копыт. Прислушивалась — и тут же успокаивалась: в размеренной трусце десятков ко-ней не слышалось обычной нервозности, предшествующей началу ошеломительной скачки идущей в атаку-налет лавы. Не было тут и вкрадчивой поступи разведывательных отрядов, выслеживающих смертельного врага или ищущих беззащитного полона. Только спокойствие и уверенность, спокойствие и уверенность…
1
Бабки — в данном случае надкопытный сустав.
Снежные бураны и метели давно уже отплясали свой бешеный танец и отпели лихие, до волчьего завыванья, песни. Частые поземки от-полировали поверхность, смахнув излишки снега с легких возвышенностей в редкие балки и впадины. А потому необъятные для глаз людских ширь и простор были однообразно будничны и скупы на краски и звуки. Монотонные бело-серые поприща-версты [2] , тихо скрадывающиеся под копытами лошадей, однотонные светло-белесые краски низкого безоблачного колокола неба с оранжевым языком январского солнца, да ред-кое конское всхрапыванье — вот и все разнообразие. Искрящийся снег, слепит глаза так, что приходится их постоянно прищуривать, защищаясь сеточкой охваченных инеем ресниц или дланью [3] в меховой рукавице. Комья спрессованного снега, выскакивающие из-под копыт подкованных для зимней поры лошадей, с тихим шуршанием тут же опускаются на наст, становясь на нем едва заметными оспинками. Одинокие голые кусты полыни, устоявшие, как видно, под осенними ветрами и дождями — вот еще одно дополнение к скудному разнообразию красок Половецкой степи, по которой движется кавалькада всадников.
2
Поприще — расстояние, измеряемое в древности полетом стрелы, дневным переходом пешцев или всадников
3
Длань — ладонь.
Сытые, ухоженные лошади, отливая под косыми холодными солнечными лучами вороными, гнедыми и рыжими любовно вычищенными телами, гривами и хвостами, бегут неторопко, легкой рысью, если, вообще, не трусцой. Крупы их прикрыты шерстяными разноцветными попонами и коврами, часть которых отделана по краям цветной бахромой да золотистыми кисточками. От долгой дороги и бега конские тела разгорячены, и над ними витает тонкое облако пара — своеобразная дань легкому морозцу. Зыбкие облачка пара окружают приоткрытые конские пасти (на этот раз без металлических удил) и расширенные розоватые провалы чувственных ноздрей, легкой изморозью оседают на ресницах удивительно больших лиловых глаз. Более мелкие, едва заметные из-за постоянного движения, облачка пара витают вокруг раскрасневшихся на морозце и ветру лиц всадников. Брови, усы и бороды всадников так-же подернуты следами инея, отчего они делаются похожими на сказочных лесовиков. Но лесовики живут среди леса, а тут степь да степь…
Всадников едва с полсотни наберется. Большинство из них доб-ротно одеты в добротные дубленые овчинные полушубки, густо расшитые по всей поверхности пол цветными вышивками и отороченные по рукавам и вороту мехами; некоторые в цветных зипунах [4] , но опять же с меховыми воротниками, отброшенными на плечи. Трое же, что едут в первом ряду — в алых епанчицах-корзно [5] поверх меховых шуб с горностаевыми воротниками и такими же оторочками рукавов и пол. На голо-вах у большинства всадников меховые малахаи или треухи, наподобие тех, которые носят половцы, но есть и аккуратные шапочки, как, напри-мер, у трех всадников в алых епанчицах-корзно. Шапочки изготовлены из меха и обшиты сверху разноцветным бархатом и камкой [6] , а для пу-щей красы оторочены мехом соболя или куницы. Причем мех оторочек таков, что до сих пор «горит» и переливает ворсом, словно живой.
4
Зипун — вид теплой одежды.
5
Епанчица-корзно — своеобразный плащ. Епанча — общеупотребляе-мая одежда русского населения, а корзно — княжеский плащ.
6
Камка — вид плотной шелковой ткани.
Всадники, хоть и не держат воинский строй, но порядок соблюдают: в двух-трех перестрелах [7] из лука впереди и с обоих боков маячат парные ертуальные [8] . Это, конечно, не боевые заслоны, которые применяются при воинских походах, но от случайной стрелы уберегут, да и возможную опасность должны ранее заметить и подать сигнал. Поход, как можно судить по обстановке, не воинский, скорее посольский, гос-тевой, о чем все, кому положено про то знать, давно уведомлены и знают, а потому он не должен преподнести малочисленным всадникам неожиданностей и заморочек. Но, как известно, береженого — Бог бережет, а не береженого — враг на аркане в полон ведет!
7
Перестрел — расстояние полета стрелы, около 200 метров.
8
Ертуальные — конные разведчики.
По всему видать, что конники — бывалые воины. Об этом говорит их стать и посадка в седле. Однако на этот раз все они без броней, без щитов и копий, даже без привычных луков и тулий-колчанов со стрела-ми, но при мечах и заводных конях, через крупы которых переброшены переметные сумы, доверху набитые всякой всячиной, которую постороннему оку и видеть не надо.
В летнюю пору в высоком небе можно было хоть парящего коршуна увидеть или утреннюю трель жаворонка, невидимого под облаками, услышать. Какое никакое, а все ж развлечение… Зимой — никого. Чисто и пусто… Только потревоженные глухим стуком копыт неожиданно с громким, даже кажущимся в звенящей тишине, грохочущим хлопаньем крыльев метнется вдруг в сторону ошалелая куропатка, едва различимая на фоне заснеженной степи. Но и ее следов на твердом снежном насте не разглядеть. Иногда далеко на горизонте вдруг на какое-то мгновение грязно-оранжевым пятном появится мышкующая лиса, но, увидев всадников, поспешит скрыться подальше: мало ли что на уме у людишек с их конями — лучше держаться от них подальше, шуба будет целее. В зимней степи, если посчастливится, можно увидеть стада сайгаков и даже табуны диких лошадей, но нашим всадникам не везет, что-то не попадаются они на пути. Не видно и хозяев степи — волков, пугающих степной мир своим воем; видать, отлеживаются по буеракам и яругам после ночной охоты. А вот зайцы-русаки, давно уже сменившие свои серые шубейки на более светлые и более теплые, довольно часто выскакивают чуть ли не из-под конских копыт.
Вот и опять какой-то косой, по-видимому, дремавший в уютном теплом лежбище, устроенном им в коконе из густой пожухлой травы, прибитой осенними дождями к земле и присыпанной не одним слоем снега, ошалело подскочил свечкой вверх, да так, что испугал вороного коня передового всадника, чуть на него не наступившего и его не разда-вившего, заставив сбить шаг и громко всхрапнуть.
Задав стрекача, русак отбежал на какое-то расстояние и, прежде чем пуститься улепетывать дальше в необъятный простор степи, оста-новился и, встав для чего-то на задние лапки, воззрился на кавалькаду.
Всадник в шапочке с малиновым верхом, ехавший в переднем ряду крайним слева, увидев улепетывающего зайца, незаметным движение десницы [9] сбросил меховую перчатку, закачавшуюся на шелковом шнуре обшлага рукава, всунул в рот два согнутых колечком пальца и оглушил степь разбойным свистом. Заяц прянул ушами — и бросился сломя голову подальше от всадников.
— И охота тебе, — усмехнулся в темно-рыжую бороду статный всад-ник в алом плаще и собольей шапочке с верхом из золотистой камки, обращаясь к тому, который разбойным свистом пугнул зайчишку, — словно отрок малый тешишься. Ты еще поулюлюкай ему вслед — пуще бежать будет, — басил он беззлобно, озорно поводя черными, круглыми как у совы, очами. Отчего было ясно, что он и сам не прочь вот так за-просто и залихватски поозорничать. — Почитай, полвека уже за плечами — а все дай попроказничать… Гляжу, веселый ты, брат, светлый князь Олег Святославич… Все неймется тебе…
9
Десница — правая рука (левая — ошуйя или ошуйца).
— А что годы считать, трудиться… полвека или не полвека… Будем жить, пока живется да жевать, пока жуется, а счет годам нашим есть и без нас кому подсчитывать, — указал вопрошаемый большим пальцем в купол неба, прежде чем стал надевать рукавицу. — Лучше любой кукушки сосчитает…
Его товарищ сделал вид, что не расслышал последней реплики и не придал значения жесту руки. Он, словно поясняя предыдущее, молвил тихо:
— Я это не в обиду, а к тому, что седина в голову, а бес в ребро…
— Да надоело, брат любезный, Владимир Всеволодович, надутыми сычами ехать. Скучно… Зимняя степь — тоска зеленая, не то что задремать, помереть можно… А тут, косой прямо из-под копыт моего Вихря… Вот я и решил молодость вспомнить, самому размяться и сонную тишину свистом вспугнуть… Будь лук при мне, ей-ей, свалил бы косого единой стрелой.
Сказав последнюю фразу, всадник, которого перед этим Владимир Всеволодович назвал Олегом Святославичем, легонько дернул узду, словно поторапливая коня. Но тот только удивленно повел лиловым глазом, с какого, мол, перепугу — и, конечно же, шаг ускорить даже не попытался.