Святослав

Скляренко Семен Дмитриевич

Полный гнева, шел вперед со своим десятком Микула. Поначалу стрелял из лука, затем, когда лезли на стену, выхватил меч, а что было потом, Микула помнил мало. Знал только одно: лук его не подвел, меч не зазубрился, и хоть тело его было покрыто синяками, а из ран хлестала кровь, Микула этого не чувствовал.

Ночью, когда вой, взяв Переяславец, отдыхали, перед тем как идти дальше, к Доростолу, Микуле поручили сторожить нескольких болгар, таких же израненных, как и он сам.

Внимание Микулы привлек пленник; он лежал неподалеку, прямо

на земле, связанный по рукам и ногам, сорочка его была в крови. Болгарин был очень измучен, но что-то не давало ему спать. Раскрыв глаза, он со страхом озирался.

— Да ты спи, человече, — сказал наконец Микула, которому надоел беспокойный пленник. — Ты же видишь, я не сплю.

Болгарин сел и внимательно посмотрел на Микулу.

— Не буду спать, — промолвил он. — Не, не…

— Как хочешь, человече, — согласился Микула, — сиди! Они помолчали.

— Чего тебя связали? — громко спросил Микула.

— Асен бяше убит, — ответил пленник. — Болгарияче ще не имат такава войска, аки рустии… [2]

— Не имат такого войска? — засмеялся Микула. — Так чего же ты бился с нами?

— Бояхом руски войници.

— Боялся? — удивленно протянул Микула.

Слова болгарина о том, что он боялся, удивили Микулу. Боялся — и бился. А почему же он не поднял руки? Тогда и Микула и прочие вой не подняли бы меча.

«Что— то тут не так», -упорно думал Микула и спросил у пленника:

— А почему же ты боялся русских войников, человече?

— Руски войници имам смрт, — ответил болгарин. — Ты хочешь мене мати рабом, убьешь…

— Это я тебя хочу иметь рабом? — спросил Микула и почему-то показал на свое сердце. — И это я тебя убью?

— Ты и твой каган, — быстро ответил болгарин.

— Погоди, — промолвил Микула. — Ты говоришь неправду. Кто сказал, что я возьму тебя в рабство и убью? И как тебя зовут?

— Ангел. А тебя?

— Микула… Микула.

Тогда болгарин протянул вперед свои связанные веревкой руки и спросил:

— То аз не буду ти рабом? [3]

— Ты что? Да я сам как раб… закуп…

— Закуп… — повторил Ангел и опустил руки на колени. — А боляре говорили: страшна бура се надвига в Подунависто, войската на князя Святослава се прийде по всички страни, будемо ми рабы — аз и Цвитана, и вси, вси [4].

— Не ведаю, о чем говоришь, человече. Какая Цвитана, кто все?

— Цвитана — жона, а вси — болгары, смерды, парики, — ти-о ответил Ангел.

— Смерды?

— Так, смерды…

Они умолкли. Безмолвствовал и стан. Далеко на лугу горел костер, и оттуда долетали едва слышные голоса — там сжигали мертвых. Повсюду царил покой.

И вдруг Микула услышал, как где-то близко среди темной ночи бьет перепел. Удивленный, Микула повернул голову, чтобы лучше слышать знакомый звук. Поняв, что привлекло внимание Микулы, повернул голову и Ангел. Оба они долго слушали, как страстно бьет в жите перепел, и даже зажмурили глаза от невыразимого

наслаждения, переполнившего их сердца.

— Чувай… Добер глас, — сказал Ангел. — Чудо!

— Правду говоришь, — согласился Микула, — голос звонкий.

Микула понимал не все его слова. Но он понимал главное: вот здесь, на лугах у Дуная, и далее, в горах, есть города, села, и повсюду тут живут болгары. Они корчуют леса, сеют разное жито, в горах пасут скот. Еще недавно жили они большими родами, кочуя по долинам и горам, а сейчас, когда везде стали города, осели.

— Не бува човек сам да иска смерти си, — продолжал Ангел. — Но каган — далеко, Бог — высоко.

Трудно, как понял со слов Ангела Микула, жить сейчас в долине и в горах. В Преславе сидит кесарь с болярами, в городах, как в этом Переяславце, — боляре, в жупах — кметы. А у них орава тиунов — перпераков, и житаре, и винаре, десеткаре и сенаре — жито берут кадями, вино — бочками, от скота -десятину. А над всеми — ромеи, и это хорошо знал Ангел.

— Брат ми загина од руката на ромеец… докато очити вы-ждат, аз ще буду враг на ромеите. Нека буду трижды проклят, ак се откажа от думите се… [5]

— Вижу, больно тебе, — сказал Микула, — развяжу-ка я тебе лучше руки.

— Боли… Розвержь, Микуло…

Микула развязал веревку на руках Ангела и сказал:

— Ноги сам развяжи! Ангел быстро развязал ноги.

— Много ты благодаря, — промолвил Ангел. — Ты, Микуло, си ми као брат…

И он взял кусок хлеба, протянутый ему Микулой.

— Ты никуда не уйдешь, Ангел?

— Ой, нет, — ответил болгарин. — И камо? Чувай, Микуло, срам ми йе. Бог да ти даде долг живот и да позлати ти уста за думи, аще мени сказав. Сляп аз бях. Не войник аз теперь на царь Петре, страх, страх то бул [6].

Микула подложил руку под голову и задремал. Слипающимися глазами видел он далекие огни в поле, напоминавшие ему огни над Днепром. Огни приближались, вскоре Микула увидел Висту — совсем близко. Она глядела на него большими добрыми глазами, а потом положила ему на голову руку. Так и заснул Микула.

Когда он проснулся, едва начинало светать. Прямо перед собой Микула увидел росистую траву, веревки, какими был связан Ангел, чью-то спину, за ней — головы, ноги. Люди еще спали.

Не было только Ангела. Трава, на которой он лежал вечером, покрылась росой. Микула сел. Огляделся. Ангела не было.

Тогда Микула быстро вскочил, озираясь, лежат ли на земле его шлем, лук со стрелами и меч. Оружие было на месте.

Он обошел людей, вповалку лежавших на траве. Горько стало, что Ангел убежал, обидно.

И вдруг Микула остановился. На пригорке он увидел Ангела. Тот сидел спиной к нему, но Микула сразу узнал болгарина по широким плечам. Ангел говорил о чем-то, размахивая правой рукой, а его внимательно слушали несколько русских воев.

— Там путь на Преславу, — говорил Ангел. — Ведаю, как пройти в горах.