Святой грааль
Шрифт:
Два столкнувшихся конных рыцаря опрокинулись навзничь, их тяжеловесные кони – смолянисто-чёрный и белоснежно-белый – перевернулись, забили ногами. Мощные копыта со свистом рассекали воздух, угрожая проломить голову каждому, кто попадёт под них. Рыцари с трудом поднимались на ноги, путаясь в своих плащах, когда в них воткнулись короткие стрелы, пущенные из арбалетов. Опрокинувшиеся кони вспрыгнули, мотая головами и звеня сбруей. Чёрный жеребец шарахнулся в сторону от своего охнувшего хозяина и сбил с ног длинноволосого разбойника. Тот взмахнул рукой и ткнул клинком в шею
Шарль Толстяк вскрикнул и замер, не веря своим глазам.
Бившийся в агонии чёрный жеребец подмял под себя Хеля, и они вдвоём полетели в пропасть.
– Ван Хель! Мой друг! – застонал Шарль, и по его щекам заструились слёзы.
Он неуклюже соскочил на землю и побежал к обрыву, но поднятая пыль и устремившаяся в бездну лавина мелких камней не позволили ему разглядеть ничего.
– Ван Хель! Ван Хель! Как же так?! – всхлипывал Шарль. – Ведь ты говорил, что неуязвим… Как же так…
Проскакавший мимо всадник сильно толкнул Шарля, и Толстяк упал, порезав ладони об острые камни на дороге.
– Ван Хель! Где ты, друг мой?! Погиб! Убит!
– Убит! – эхом откликнулись несколько голосов. – Граф де Парси убит! Солдаты, сюда! Отобьём тело его светлости! Не позволим разбойникам надругаться над благочестивым христианином!
Шарль с трудом поднялся.
– Гибельное место, – прошептал он, стряхивая впившиеся в ладони каменные крошки, – дьявольское место, дьявольское время…
Когда Шарль Толстяк вошёл в покои Изабеллы, её не было. Она не знала о возвращении отряда де Парси в замок, не слышала ничего о побоище на горной дороге, не догадывалась о гибели Ван Хеля.
– Она уехала неделю тому назад, – сказала служанка.
– Далеко ли она направилась?
– Решила навестить семью.
– Что ж она, не слышала о разгроме рыцарей его светлости?
– Гонец прискакал на следующий день, – пояснила служанка, виновато глядя в пол, и едва слышно добавила: – Горе-то какое! Горе!
– Семь дней, как уехала? – переспросил Толстяк.
– Точно так, – кивнула девушка.
Он утомлённо вздохнул и тяжёлыми шагами вышел в тесный коридор.
Вечером Толстяк купил небольшую повозку, запряжённую понурой клячей, и двинулся следом за Изабеллой.
«Как я скажу ей? Сумею ли я? Нет, мой язык не привык сообщать о смерти. Но ведь кто-нибудь должен рассказать ей… Кто-нибудь… А нужно ли? Может, нет никакой надобности? Может, пусть она живёт в мечтах, в ожиданиях? Пусть ждёт Ван Хеля до конца своих дней… Нет, так нельзя. Это не по-христиански. Лучше уж я расскажу о его гибели. Она должна знать. Она забудет, время всех излечивает от любых ран. Пусть Изабелла горько поплачет, но со слезами уйдут страдания… А потом, когда её сердце успокоится, она обратит взор к другим молодым людям, полюбит кого-нибудь, станет женой, родит детишек… Да, так и должно быть… А потери… Что ж, жизнь состоит из потерь и находок. Мы находим гораздо больше, чем теряем. Если бы не так, то жизни просто не было бы…»
Всю дорогу Шарль представлял встречу с Изабеллой, но, когда встреча произошла, он не знал, что сказать…
Он стоял перед девушкой, пыхтя и шмыгая носом.
– Что случилось, Шарль? – спросила Изабелла.
Он сокрушённо покачал головой.
– Плохие новости…
– Что-нибудь с Ванхелем? – заволновалась девушка. – Говорите же! Чего вы молчите?!
– Ван Хель… Он погиб…
Изабелла не поверила. Толстяк подробно рассказал о нападении альмогаваров, и девушка выслушала монаха молча, ни разу не перебив вопросом.
– Не верю, – сказала она, когда Толстяк замолчал.
– Но я сам видел.
– Не верю… Ванхель не может умереть…
– К сожалению, все мы смертны, дорогая Изабелла. Знаю, что вам нелегко принять мои слова, но то ущелье…
– Не верю!
– Тот обрыв… Изабелла, там невозможно выжить… Бездна…
– Не верю…
– Я сам не верю… Но я же видел, вот этими глазами видел, как мой добрый друг сначала был придавлен конём, затем в него вонзилась стрела, а потом он сорвался в пропасть… Всё это ужасно, дитя моё, но такова жизнь. Каждый день я молюсь о душе Ван Хеля…
Изабелла покачала головой, повернулась к Шарлю спиной и скрылась за дверью. Толстяк растерянно потоптался перед домом, развёл руками и побрёл вдоль улицы к харчевне, где он снял комнату.
– Разве можно понять женщину? – спрашивал он несколько раз себя, останавливаясь и оглядываясь. – Да, мне тоже жаль, у меня тоже болит душа, однако я принимаю данность. Зачем нелепое упрямство? Или это не упрямство?
Ближе к вечеру он вновь отправился к Изабелле, но никто не отозвался на его стук в дверь. Несколько прошмыгнувших мимо людей подозрительно покосились на его потрёпанную монашескую рясу.
– Не мешайте им, святой отец! – рявкнул с противоположной стороны краснолицый мужик с сальными седыми волосами. – У них большое горе!
– Что? – Шарль поправил на животе верёвку, заменявшую ремень.
– Беда случилась. Изабелла скончалась. – Мужик перекрестился. – Упокой Господь её душу.
– Что? – не понял Толстяк. – Вы что-то путаете, любезный.
– Перепутаешь тут! Её принесли домой часа два назад, всю в крови, уже бездыханную.
– Принесли? Не может быть! – Толстяк перекрестился. – Когда? Я же только что разговаривал с ней…
– Это вы путаете, святой отец, – седовласый собеседник Шарля снял с двери навесной замок и принялся разбирать его, усевшись на лавку.
– Ну не только что, конечно, а утром.
– То-то и оно… Утром Изабелла была жива, а теперь её нет. Разбилась.
– Разбилась?
– Бросилась с городской стены.
– С городской стены… – эхом отозвался Шарль.
– Головой вниз, – продолжал рассказывать краснолицый, громыхая железом.
– С городской стены… Она упала? Сорвалась?