Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие
Шрифт:
Самое раскрытие вопроса распадается на две части: в первой (с 6–й до половины 10–й главы) автор доказывает, что понятие о Боге, как существе бесстрастном, не препятствует допустить возможность страданий для Бога, при чем Он Сам остается бесстрастным, бессмертным, поражая страдание и упраздняя смерть; во второй части (с половины 10–й главы и до конца 16–й) он раскрывает то положение, что понятие о Боге, как существе блаженном, не только не препятствует снисхождению его к людям для спасения их, но даже необходимо требуется им. Но и в этой части он не теряет из вида главного вопроса — о бесстрастии Божества.
Страдание только тогда было бы действительным страданием, если бы Бог хотел сделать что-нибудь неполезное и для Него непристойное; но в данном случае божественная воля подвиглась для спасения людей, и нельзя сказать, что Бог страдает, когда Своим уничижением и высочайшим благоволением послужил людям. Во–вторых, страдание является действительным страданием в том случае,
Истинным доказательством божественного бесстрастия и бессмертия должно признать то, что, находясь под действием страданий, Он Сам явился причиною страданий. Мы не знали бы, что бесстрастный действительно бесстрастен, если бы Он не вошел в общение с страданиями и но устоял против силы страданий, ибо под видом страданий бесстрастный проник в самые страдания, чтобы своим страданием показать, что Он — страдание для страданий, и мы не должны удивляться, что бесстрастие Божества явилось поруганием для страданий, когда мы видим, что глаза, напряженно устремленные на солнце, чтобы исследовать лучи, претерпевают страдание от лучей.
Награды за победу предоставляются только тем атлетам, которые, будучи испытанными в состязании и борьбе, заслужили венец победы; так и бесстрастие не стоит выше страданий, если оно прежде не показало своей силы. Итак, страдание в Боге не является, как некоторые желают, унижением или слабостью, так как возвышенная природа Божия показала свою неизменяемость, когда подвергалась испытанию в страданиях. Ибо о Том, Кто был во вратах смерти и Кто, будучи бессмертным, как Бог, Своим бесстрастием победил смерть, должно провозвещать, что Он — Бог, так как Он не подчинен никакой власти, не удерживается никакою силою, не склоняется пред тлением, не волнуется скорбью, не объемлется смертью. Он — Бог, над всем владычествующий. Поправ смерть, Он ничего не потерпел от смерти.
Те, которые хотят хулить эту высочайшую мудрость и отвергают всемогущество Того Бога, смертью Которого бесстрастие распространено на всех, и объявляют вздорной басней непостижимое и недомыслимое пришествие Бога на смерть, без истления, — они пусть пребывают в своем ложном познании, будучи определены для смерти и тления. Нельзя же назвать злодеем царя, который вошел в темницу, чтобы произнести приговор над заключенными в ней злодеями и там перенес дурной запах и брань, — так должно думать и Боге: Он пришел на смерть, истинно сделался причастником смерти, но нисколько не воспринял в себя страданий смерти, — бесстрастною и бессмертною Своею силою Он явился на смерть и от смерти уходит, как Бог. Кто из людей когда-либо избежал силы владычества смерти? Но если это невозможно, то необходимо признать, что власть над смертью принадлежит единому Богу. Бог входит во врата смерти и смерти не претерпевает. На каком же основании смеются над мудрым пришествием Бога на смерть, как над недостойною Бога вещью и крайним унижением, и проповедующих это считают детски безрассудными?
Однако из этого не следует, что пришествие Бога на смерть и страдания были обманчивы: они были действительными, как и то, что саламандра входит в огонь, подвергается его действию, но ничего не претерпевает, а гасит огонь. Как же удивляться тому, что существо, высшее материи, бесстрастное, своим причастием смерти показало бесстрастие своей природы? На малое время Бог принял образ человека, по Своему мудрейшему плану осуществил то, что имел намерение совершить, всегда сохраняя Свое божественное могущество. оставаясь тем, чем был, ничего не терпя в страданиях. Страдает то, что побеждается и изменяется от тления; но что совершается превосходящею божественною мудростью и дивным домостроительством божественного провидения, того нельзя считать страданием Бога, потому что, вследствие
Бог может, не претерпевая изменений, проникать во все, подобно тому, как лучи солнца проходят чрез чистое стекло. И как свет солнца не уменьшается от того, что дает сияние нуждающимся, так и Бог ничего не теряет, распределяя по Своему милосердию блага нуждающимся. Поэтому возможно, чтобы Бог пришел на страдания и остался неизмеряемым. Только тот может быть назван высочайшим Богом, Который, будучи свободным и не подверженным никаким человеческим страданиям, однако в Своей бесстрастной воле не встречает препятствий к тому, чтобы придти к людям, которые жаждут божественного промышления. A тот Бог, Который созерцал бы величие Своего Божества, предпочел бы молчание и ради покоя презирал бы все, — такое существо стояло бы значительно ниже тех смертных, которые не пощадили жизни ради отечества и друзей, которые своею волей стали выше мучений и в силу своей доблести причиненные им мучения не считали мучениями. Григорий перечисляет целый ряд классических героев, которые обнаружили величайшее презрение к смерти и ради отечества и друзей не пощадили жен и без колебания предпочитали потерять жизнь. Они возрастали в своей свободе и в служении добродетели, с радостью допустили не только быть рассеченными тиранами, но не уклонились и от того, чтобы быть прибитыми гвоздями к дереву, смертью приобретя себе свободу. — Так Григорий незаметно переходит ко второй части разбора поставленных ему возражений.
Разве можно утверждать — продолжает он раскрытие своих мыслей, — что, так как Бог живет во славе, Он не воспринял на Себя поношения, проистекающего из страданий, и таким образом, желая почтить Его, отрицать, что им подается помощь людям? Бессмертный Бог, Своею смертью посрамивший смерть, не мог потерпеть страдания и стыда, потому что гордость всегда чужда Ему. И каким образом Бог мог потерпеть стыд или поношение, когда Он пришел на смерть, чтобы отвратить смерть от людей? Кто ищет суетной славы и боится лишиться ее, тот никогда не захочет перенести страдание смерти. Но для Бога лучше страдание от железа и огня, чем страдание от желания суетной славы, так как этого последнего страдания Бог не мог бы исцелить, если бы оно было у Него. Но если Бог не жаждет славы, то Он может претерпеть смерть и смертных избавить от смерти. Его жизнь не была бы жизнью, если бы она могла быть уничтожена смертью. Поэтому именно Он смертью доказывает, что Он — жизнь. Как лучи света, смешиваясь с тьмою, не входят в общение с нею и не претерпевают потемнения, так и Бог Своим добровольным пришествием на смерть не навлекает на Себя ничего унизительного, напротив, показывает Свое всемогущество.
Некоторые утверждают, что блаженнейший и нетленный тот, кто и сам не проявляет деятельности, и другим не позволяет действовать. Но кто таков, тот страдает бессилием. Нельзя назвать блаженнейшим и высшим благом того, кто не открывает пути к добродетели, не делает людей знающими, не научает других мудрости, не заботится о спасении душ. Разве можно, чтобы блаженнейший и нетленный Бог не захотел вырвать корень злых помышлений и, по присущей Ему благости, изгладить из душ смертоносные влечения? Блаженнейшим и нетленным должно назвать только того, кто умерщвляет страдания, делает людей мудрыми, сообщает божественное ведение и являет добродетель. И для Бога было бы величайшим страданием — не радеть о людях, не хотеть совершать благое и не иметь попечения о человеческом роде. Как не назвать бесстрастным того, кто уничтожает пагубные действия страданий в самом корне и причиняет смерть страданиям?
Феопомп должен теперь сам рассудить и без предубеждения решить, когда у существа блаженнейшего и нетленного может возникать страдание, — тогда ли, когда оно оказывает нам помощь, милосердие и благоволение, или тогда, когда оно показывает себя жестоким, суровым, лишенным милосердия и сожаления. Мы же, — говорит Григорий, — признаем бесстрастным Того Бога, Который является виновником благих дел и Который из неразумных делает мудрыми. Несправедливо называть блаженнейшим и нетленным того, кто никогда не заботится о человеке. Мудрого и разумного человека узнают только по делам, которые совершаются его искусством; и высшее существо мы можем называть блаженнейшим только тогда, когда его природа открыта нам; а когда мы видим дела этого блаженнейшего существа, то из них мы научаемся еще большему о Нем. Ввиду этого трудно даже сказать что-нибудь о тех, которые усвоили себе тот взгляд, что блаженнейшее существо пребывает только в своих обителях, замкнуто в самом себе, созерцает самого себя, ко всему относится с одинаковым презрением, покой предпочитает попечению обо всем. Как можно назвать блаженнейшим и нетленным то существо, которого человеческий ум не в состоянии познать? Как можно сообщить людям о величии разума блаженнейшего существа, когда оно не представило ни одного случая, на основании которого можно было бы говорить о нем. Нельзя называть благим того, чья благость и щедрость совершенно сокрыты.