Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие

Сагарда Николай Иванович

Таковы исторические свидетельства о символе св. Григория Чудотворца. Как видно из сказанного относительно принадлежности его св. Григорию дают определенное и ясное удостоверение св. Григорий Нисский и Руфин. Конечно, оба эти свидетельства в сущности могут быть сведены к одному первоисточнику — свидетельству неокесарийской церкви, которым они пользовались однако независимо друг от друга и — что особенно важно — при совершенно различных условиях. Но этот единственный первоисточник в вопросе о происхождении именно символа, бывшего в церковном употреблении, и безусловно надежный, и вполне достаточный, почему требовать известий о нем, восходящих не к местному неокесарийскому преданию [366] , и не представляется необходимым, и по самому существу дела, поскольку речь идее о местном символе, является чрезмерным, нарушающим принцип научной объективности.

366

Ferd. Kattenbusch, Das Apostolische Symbol, 1 Band. S. 351, Anm. 5.

В приведенных выше возражениях Эр. Мартини слегка намечено возражение против подлинности символа, основанное на так называемых внутренних доводах, извлекаемых из самого содержания его. В самой широкой постановке вопрос может быть формулирован так: символ с таким содержанием, как его представляет дошедший до нас текст его, мог ли быть написан св. Григорием Неокесарийским? Этот общий вопрос может быть разделен на следующие частные вопросы: а) не противоречит ли содержание символа тем сведениям об учении св. Григория, какие известны из безусловно достоверных источников? б) так как св. Григорий был одушевленным учеником Оригена, который естественно должен был отразить в своих догматических воззрениях его учение, по крайней мере, в основных положениях, то не заключает ли символ такого учения, которое стояло бы в таком отношении

к учению Оригена по соответствующим вопросам, что исключало бы возможность происхождения символа от ученика знаменитого александрийского учителя? в) не содержит ли символ такого учения, или таких терминов, которые свидетельствовали бы о более высоком развитии богословия, чем какое возможно было около половины III века, когда произошел символ? Положительный ответ на первые два вопроса дает оружие преимущественно противникам подлинности символа; такой же ответ на третий вопрос служит основанием для той посредствующей группы последователей, которые признают, что в своей основе символ — подлинное произведение св. Григория, но что в позднейшее время в него внесены дополнения, вызванные борьбою с арианством. Таким образом, с вопросом о подлинности символа оказывается тесно связанным и вопрос об его неповрежденности [367] .

367

При рассмотрении данных по вопросу о подлинности символа, заимствуемых из его содержания, мы ограничиваемся здесь только внешнею, так сказать, стороною, констатированием сходства или различия в терминологии, не входя в исследование существа воззрений св. Григория и их отношения к учению Оригена, так как это составляет специальную задачу третьей части исследования.

Бесспорно подлинным творением св, Григория является его благодарственная речь Оригену, В ней он обстоятельно и отчетливо говорит о Боге Отце и Единородном Сыне, Слове, и их взаимных отношениях (§§ 31–39). Сопоставление изложенного здесь учения с двумя первыми отделами символа не вызывает сомнений в принадлежности обоих произведений одному автору: они взаимно дополняют друг друга и подтверждают. Но совершенно иной результат получается, когда изложенное в символе учение об отношении Отца и Сына сравнивается с приведенным уже выражением св. Григория в : „Отец и Сын, хотя в умопредставлении два, однако в ипостаси — едино“. Это выражение имеет, по–видимому, савеллианский характер, и если и св. Григорий действительно разделял савеллианские воззрения, то в таком случае он не мог быть творцом символа, в котором раскрывается определенное учение об ипостасной особности Отца, Сына и Св. Духа. Далее, св. Григорий был учеником Оригена, который был решительным противником савеллианского учения и даже несомненно проповедывал субординационизм. Но этого рода возражение против подлинности символа запутывается в таких противоречиях, из которых едва ли можно найти благополучный выход. Допустим, что, основываясь на свидетельстве неокесарийских савеллиан, сообщаемом св. Василием, мы отвергнем символ; но тогда мы вместе с этим должны будем отрицать и подлинность благодарственной речи его Оригену, в которой ясно выражено учение об ипостаси Сына. Это — весьма существенный факт. Далее, св. Василий Великий в том же послании к неокесарийским ученым говорит, что савеллианское извращение веры враждебно преданию подлинно великого Григория и его преемников до блаж. Мусония (недавно перед тем умершего) и что зло, произведенное на свет Савеллием, было угашено „преданием великого“; а в он нашел такие термины, как и и т. п. — разумеется, по ходу речи в приложении к Сыну, — которые абсолютно не совместимы с савеллианскими воззрениями. Значит, здесь было что TO не так. не сохранилось, и поэтому мы не знаем содержания, характера и тенденций этого произведения и в особенности связи, в какой употреблены рассматриваемые слова св. Григория [368] . Св. Василий не отрицает, что в существовавших тогда списках этого произведения они стояли. Он дает три объяснения, почему эти слова могли оказаться в произведении св. Григория: а) св. Григорий говорит здесь не , а ; б) выражения могли произойти от ошибок переписчиков, которых в этом произведении встречается много, что св. Василий намерен был впоследствии доказать, и в) св. Григорий, убеждая язычников, не считал нужным соблюдать точность в выражениях, преследуя одну цель — достигнуть соглашения в главном; по этим основаниям он употреблял и термины и , которые служат великим подкреплением для современных св. Василию еретиков. Как в действительности примирить эти противоречащие и даже взаимно исключающие друг друга выражения, сказать трудно. Возможно, что ключ к пониманию рассматриваемых слов св. Григория заключается, вопреки К. Каспари [369] , в употреблении в значении , что, как известно, часто наблюдается еще и в IV веке. Тогда способ выражения св. Григория можно объяснить так, что в беседе с язычником, который склонен был видеть в учении о трех Лицах Божества признание троебожия, св. Григорий считал необходимым таким именно образом, на основании оригенистической мысли о единосущии Сына, выдвинуть существенное единство Божества. И вообще необходимо помнить, что в то время, когда богословский язык еще не совсем был приспособлен к выражению и объяснению церковной веры и когда атмосфера была насыщена политеистическими воззрениями, церковные богословы всегда должны были опасаться дать какой-либо намек на языческий тритеизм и видели себя вынужденными неизменно утверждать [370] . По всему видно, что неокесарийскими савеллианами применен был обычный у еретиков прием — вырвать выражение из связи речи и воспользоваться им для обоснования своего учения; в этом отношении они учли и высокий авторитет, каким пользовался св. Григорий в неокесарийской церкви. Во всяком случае очевидно, что на столь зыбкой почве нельзя строить каких-либо выводов относительно подлинности символа.

368

С. Caspari, Alte und neue Quellen zur Ceschichte des Taufsymbols, S. 38.

369

Alte u. neue Quellen z. Gesch d. Taufsymbols, S. 38–39.

370

1) Cp. Ad. Harnack, Lehrbuch der Dogmengeschichte, 4 Aufl.,B.

Вопрос об отношении символа к догматическому учению Оригена представляет большие затруднения прежде всего с той стороны, что едва ли можно указать объективную, для всех приемлемую меру близости воззрений и терминологии ученика к воззрениям и терминологии учителя. В этом отношении справедливы соображения, высказанные К. Каспари: „нельзя требовать, — говорит он, — чтобы приписанное Григорию Чудотворцу исповедание веры для того, чтобы принадлежать ему, должно было в мыслях или даже в выражениях сплошь быть согласным с тринитарными положениями Оригена, как если бы оно происходило от него самого. Ведь дальнейшее размышление и наследование, влияния с другой стороны и современные ему отношения в отдельных пунктах могли вывести и ученика, в позднейшие его годы, из которых, как это возможно, происходит исповедание веры, за пределы учения наставника и привести к уклонениям от него. Точно так же и собственная индивидуальность должна была породить у него, по крайней мере отчасти, другое выражение этого учения“ [371] . Кроме того, если даже не признавать, что в системе Оригена было два порядка мыслей, что он, с одной стороны, склонялся к единосущию Сына с Отцем, а с другой стороны, был выразителем решительного субординационизма [372] ; то все-таки оказывается несомненным, что Ориген не был выдающимся систематиком, и в частностях его „богословие“не совсем свободно от противоречий [373] , и что „воцерковление“системы Оригена „повело к распаду последователей Оригена на правых, признававших вечность Сына и отказавшихся от крайностей оригеновского субординационизма, и левых — решительных субординационистов, отвергнувших вместе с вечностью мира — вечность Сына“ [374] . Отсюда, остается место для возможности, что св. Григорий держался и развил именно те положения в догматическом учении, которые характеризуют правых оригенистов. Необходимо только, чтобы исповедание основывалось на тринитарных мыслях Оригена и в целом и существенном не отрицало их [375] .

371

Alte und neue Quellen zur Geschichte des Taufsymbols, S. 34.

372

Cp. проф. — свящ. Д. A. Лебедев, Св. Александр Александрийский и Ориген. Киев, 1915 (оттиск из журнала ,,Труды Императорской Киевской Духовной Академии), стр. 31.

373

Проф. B. В. Болотов, Учение Оригена о Святой Троице. Спб. 1879, стр. 187–190. 359.

374

Проф. — свящ. Д. А. Лебедев, Св. Александр Александрийский и Ориген, стр. 32.

375

C. Caspari, Alte und neue Quellen zur Geschichte des Taufsymbols, S. 34.

Ввиду

всего этого, по нашему мнению, нельзя придавать исключительного значения согласию символа с догматическими воззрениями и терминологией Оригена и ставить в зависимость от него решение вопроса о принадлежности символа св. Григорию Чудотворцу. Отношение символа к учению Оригена обстоятельно и с полным научным беспристрастием рассмотрено и оценено Каспари [376] . Так как на эту сторону вопроса мы должны будем обратить внимание в третьей части исследования при раскрытии богословских воззрений св. Григория Чудотворца, то здесь мы ограничимся пока указанием только существенных выводов.

376

C. Р. Caspari, Alte und neue Quellen zur Geschichte des Taufsymbols, S. 39–46.

а) Догматическое учение и терминология символа св. Григория Чудотворца в первых двух отделах, касающихся первого и второго Лица Св. Троицы, частью существенно совпадают с соответствующими пунктами тринитарного учения Оригена, частью очень хорошо могут быть согласованы с ними, так что нет действительного основания для сомнения в подлинности и неповрежденности обоих первых отделов символа [377] : для каждой мысли и для каждого почти выражения в них можно найти основание и параллели в Свящ. Писании и у Оригена. Эти отделы символа не вызывают каких-либо возражений и со стороны исследователей, не признающих его подлинности или неповрежденности [378] .

377

C. Caspari, Alte und neue Quellen zur Geschichte des Taufsumbols, S. 39.

378

Cp. Neander, Kirchengeschichte, I, 1, S. 395; J. Dorner, Die

б) Иначе обстоит дело с отношением между символом св. Григория и Оригеном в учении о Св. Духе. По авторитетному суждению св. Василия Великого, хорошо изучившего сочинения александрийского богослова, „Ориген был муж, имевший не совсем здравые понятия о Св. Духе“ [379] . С другой стороны, тот же св. Василий Великий в борьбе с лицами, настроенными единомысленно с пневматомахами и порицавшими его за употребление доксологической формулы: , называет служащий предметом спора образ славословия одним из установлений св. Григория, из его предания сохраненным в церкви [380] . Св. Василий употреблял эту формулу наряду с другою, а именно: ; а противники его требовали, чтобы он употреблял исключительно последнюю формулу [381] , дающую возможность толкования ее в смысле учения пневматомахов. Таким образом, к св. Григорию возводится употребление формулы, в которой противники определенного признания равночестности Св. Духа с Отцом и Сыном не без основания видели ясное выражение этого учения. Отсюда естественно ожидать, что и в символе св. Григория его учение не будет тожественным с „не совсем здравыми понятиями о Св. Духе“Оригена, что, однако, не должно служить возражением против подлинности символа.

379

Lehre von der Person Christi, I, 737, Anm. 23.

380

1) О Св. Духе, гл. 29, § 74: Migne, PGr., t. 32, col. 206; русск. перев., ч. 3, стр. 282; ср. гл. 1, § 3: Migne, PGr., t. 32, col. 72; русск. перев., ч. 3, стр. 192.

381

О Св. Духе, гл. 25, § 58: Migne, PGr., t. 32, col. 176; русск. перев., ч. 3, стр. 262.

В богословии Оригена учение о Св. Духе не раскрыто обстоятельно и определенно. По отношению к Св. Духу Ориген ограничивается тем, что, доказав необходимость — вечного бытия Сына из вечности определения Бога, как Отца, прибавляет: „то же должно сказать и о Св. Духе“ [382] , но не развивает и не обосновывает этого положения. Вообще он оставляет учение о Св. Духе вне тесного круга своего созерцания.

В толковании на Иоан. 1, 3: вся Тем (Словом) быша, и без Него ничто же бысть, еже бысть, Ориген доказывает [383] , что „все“ включает и Св. Духа, и что Св. Дух произошел чрез Слово: он признавал Св. Духа имеющим бытие от Отца чрез Сына, поставив его в ряд „происшедшего“ в более тесном смысле этого слова, чем тот, в каком оно приложимо к Сыну. Но с другой стороны, Ориген не относит Св. Духа и к числу тварей: он говорит, что во всем Св. Писании он не нашел ни одного места, где бы Дух Святый назывался тварию хотя бы в таком же смысле, в каком Сын называется созданною Премудростию [384] . Хотя в указанном месте комментария на Евангелие Иоанна Ориген и ставит Св. Духа в порядке всех происшедших от Отца чрез Христа, однако в то же время он называет его , т. e. как бы исключает его из порядка сотворенных существ и противополагает им. Несомненно даже, что Ориген расположен распространять божественные преимущества Сына на Св. Духа [385] , и несомненно видит в Нем божественную Ипостась. В отношении к миру Св. Дух есть источник освящения, носитель святости и раздаятель благодати освящения [386] .

382

E tomo I commentariorum in Genesin: : Migne, PGr., t. 12, col. 45.

383

In Ioan, t. 2, 6: Migne, PGr., t. 14, col. 132.

384

De princ. I, 3. 3: Migne, PGr.. t. 11, col. 148; „Творения Оригена, учителя александрийского, в русском переводе“. Издание Казанской Духовной Академии. Выпуск I. О началах. Казань, 1899. стр. 43.

385

E tomo 1 commenar. in Genesin: Migne, PGr., t. 12, col. 45; in Ioan., t. 13, 36: Migne, PGr.. t. 14 col. 820.

386

In. Rom. X, 11: Migne, PGr., t. 14, col. 1268; De princ. I, 1. 3; 3. 8: Migne, PGr., t. 11, col. 322. 154, русск. перев., стр. 14. 51. Подробн. см. у проф. В. В. Болотова, Учение Оригена о Св. Троице, стр. 364–375. I. E. Bethune-Baker, An Introduction to the early History of Christian Doctrine to the Time of the Council of Chalcedon. London 1903, p. 201–203,

Если с этими существенными положениями учения Оригена о Св. Духе сопоставить отдел символа св. Григория, излагающий учение о Св. Духе, то в нем нельзя указать достаточных и решительных оснований для того, чтобы как в целом, так и в частностях можно было отвергнуть принадлежность его ученику Оригена и именно св. Григорию [387] .

в) Слова символа: „Троица совершенная, славою и честию и царством неразделяемая и неотчуждаемая“суммируют все сказанное в предшествующих отделах символа о каждом Лице Св. Троицы в отдельности и вместе с тем представляют заключительный вывод относительно Св. Троицы вообще и потому не содержат ничего противоречащего учению Оригена

387

C. Caspari, Alte und neue Quellen zur Geschichte des Taufsymbols, S. 55.

г) Больше всего вызывает возражений заключительная часть символа, даже собственно начальные слова ее: , так как дальнейшие слова, без сомнения, могли быть высказаны учеником Оригена. Мы пока остановимся на этих словах со стороны их отношения к учению Оригена. Мог ли св. Григорий так решительно отвергать и в Троице, когда он сам, по сообщению св. Василия Великого в употреблял, можно думать, в приложении к Сыну, термины и , и когда Ориген иногда называет Сына или ? Правда, в отношении к Сыну возражение устраняется тем соображением, что как Ориген, так и св. Григорий употребляли приведенные термины, особенно , на основании Притч. VIII, 22: ; тогда как в символе имеет другой смысл и говорит о творении sensu proprio [388] . Что касается Св. Духа, то, как сказано было, хотя Ориген и включает его в объем понятия „все“, которое произошло чрез Сына (Иоан. 1, 3), однако и его он никогда не называет творением, но, напротив, самым резким образом отделяет от тварей, причисляя его к поклоняемой и начальственной Троице , а о Св. Троице ( ;) говорит, что Она начальствует над тварями [389] . Таким образом, для св. Григорий мог находить достаточные основания и у Оригена.

388

C. Caspart, Alte und neue Quellen zur Geschichte des Taufsymbols, S. 59.

389

In Ioannem, II, 6: Migne, PGr. t. 14, col. 132; in Ioannem, VI, 17: Migne, PGr. t. 14, col. 257; in Matthaeum, XV, 31: Migne, PGr. t. 13, col. 1345.