Святой Илья из Мурома
Шрифт:
— Господь нас спасёт и державу созиждет! Господь заповедал: «Блаженны кроткие, ибо они наследят землю...» Кроткие, а не воители!
— Старухи болтают, а лодыри да трусы повторяют! — закричал князь. — Я державу новую сотворю! И место ей определю под солнцем! И новую столицу воздвигну посреди владений своих!
— И где же?
— На Дунае!
— Могилу ты себе воздвигнешь! — тихо произнесла княгиня.
И сказано это было так убеждённо, что князь сбился с крикливого тона и уже совсем по-другому, но так же недобро сказал:
— И не стой с вороньем своим христианским у меня на дороге! Не сейте за спиною моею крамолы! Всех с пути моего сотру! Али ты не помнишь, что сделал
— Олег был варяг дикий! — сказала Ольга. — Аты — князь! Грызлись они меж собою, Аскольд и Олег, за Киев, как собаки за кость! А тебе Киев — отчина!
— Киев в христианстве вашем сгнил давно! Огнём его чистить надобно! Понавезли чепухи византийской! Скоро в баб все киевляне превратятся! Кого только нет в Киеве! И славяне, и евреи, и печенеги, и византийцы, и хазары, и аланы! Яма выгребная, а не город! И бога привезли, смех сказать, нищего-немощного! Державу сила созиждет! Надобно к варяжской силе возвращаться! С гнилого пути византийского сворачивать! Того дружина хочет, а она мне мать и отец!
— Твоя дружина наполовину христианская! — сказала Ольга.
— В том-то и беда, что зараза ваша прилипчивая! Огнём от неё освобождаться нужно! — Князь резко повернулся и ушёл, хлопнув дверью.
Долго стояла посреди горницы старая княгиня. Не шелохнувшись, стояли у дверей дружинники нарочитые — немые, как притолоки.
— Погибель ты себе создал, — услышали они не то шёпот, не то вздох старой княгини.
Не юношами, но мужами сильными пришли двое дружинников, нарочито безымянные (ибо несть у стражника, немо стоящего, имени), на службу к Ольге и, служа ей бестрепетно долгие годы, на службе сей состарились. Сильно их служба переменила. Сопутствуя княгине во всех странствиях заморских и во всех делах киевских, немо стоя за её спиною, видели они всё и понимали много. Может, даже больше, чем бояре думные. Привыкнув к ним за долгие годы, и старая княгиня доверяла им больше, чем боярам да воеводам.
Оба дружинника крестились в Византии, а спустя срок приняли у старцев киево-печорских обет монашеский и службу свою правили теперь, имея на то благословение особое.
После того памятного разговора Святослава с княгиней (которую надобно звать не Ольгой, как произносили славяне варяжское имя «Хельги», а по христианскому имени — Елена, но, страшась козней диавольских, сие имя Божие княгиня таила) и стала она быстро гаснуть. И её — воительницу победную, княгиню несгибаемую — стала гнуть к земле старость. Всё чаще стала она останавливаться на теремных лестницах и переходах — отдыхать, опираясь на посох княжеский. Всё меньше стала играть с внуками, да и то сказать — внуки выросли, а до правнуков она ещё не дожила... Всё длиннее стали её молитвы. Но Киев, да и вся держава неспокойная — пёстрая, разноязыкая и воистая — были в её воле, хотя и соблюдали покорность Святославу.
Незадолго перед смертью княгиня, сидя в кресле византийском будто на троне малом, вдруг оборотилась к ним — стражам своим многолетним.
— Ухожу я, — сказала она им, коленопреклонённым. — Срок мой близок, и смерть моя при дверях...
Тяжело переводя дыхание, она долго молчала.
— Вам — не стражам, но спутникам моим в странствиях земных — доверяю... Князь Святослав державы не созиждет! Ибо видит власть в силе, а власть — в правде. Правды же он не имеет. Правда его была, когда он на Итиль воев вёл, когда державу оборонял. Но воителем сильным быть — не вся служба княжеская. Князь не себе, но народу своему служит... А Святослав дружине служит, да и то не всей, а только варягам.
Она молчала долго, следуя мыслям своим. Потрескивали дорогие восковые свечи, плясали отсветы на иконах в божнице, на белёных стенах шатались тени.
— Блажен князь, егда слышит правду кротких, ибо они глаголют правду Господню. И державу наследует их воля, а не воля княжеская. Ныне князь противу воли кротких идёт...
Коленопреклонённые старые воины жадно слушали каждое её слово.
— Держава созиждется не силою, но духом единым. Единения в духе искать надобно. И Вавилон разноплеменный пал, и Бог разметал языки по лицу земли; и Хазария богопротивная хоть сильна покуда — время её сочтено. Ибо не запоры и оковы крепят державу, но дух единый. Князь — что?.. Он и в жизни-то своей не властен, а когда гласа народа своего слышать не хочет, то державе своей опасен. — И, делая над собою усилие — мать ведь Святославу ? она сказала, словно сама себе: — Святослав не обратится к истине. Не принимает Господь мои молитвы! Упустила я его. Святослава-князя убьют. Его и сейчас-то не сила дружины держит, но жизнь моя. Кто придёт за ним? Хочу князем Ярополка.
И дружинники кивнули, думая, что им поручается новая служба.
— Погодите! — сказала она, кладя им руки на плечи. — Погодите. И Ярополка судьбу я вижу плачевну. Не успеет он собрать дружину верную. Сильны сыны сатаны в державе нашей, и диавол, учитель их, хитростен. Надобно дальше смотреть. Меж народом княжеским и князем дружина стоит. Дружину менять нужно. Новые люди веры Христовой, Господу служащие всем сердцем, всем помышлением, прийти должны... Они щитом князю станут, они, яко стрелы, пронзят всё тело державы и скрепят его. Они... Благословляю вас искать для новой державы воинство новое.
Она перекрестила их седые головы, дала приложиться к руке.
— Не плачьте, — сказала она мягко. — Я за службу вашу Бога просить о вас буду. Тяжела она, но во благо служба сия...
Весной, едва поднялась первая трава из степи, как вал морской надвинулись печенеги. Они легко форсировали Днепр и обложили едва успевший затвориться Киев так плотно, что невозможно было подойти и напоить коней в Лыбеди-реке. Их нашествие было полной неожиданностью для Ольги и для воеводы славянского Претича, что с малой дружиной стал на стены.
Почему пришли с левого берега кочевники? Чего добиваются они? Устоит ли Киев, ежели пойдут они на штурм?
Княгиня старая, но не согбенная и думные бояре её, седые, будто пеплом подернутые, сели обсуждать происходящее...
А под стенами уже дрожала земля от конского топота. Пылали костры до самого горизонта, и голоса печенегов слышны были на безмолвных стенах киевских.
— Князь с дружиной далеко! — сказал Претим. — С малыми силами нашими в осаде не отстояться.
— Где князь сегодня? — спросила Ольга.
— В месяце езды, ежели со всей дружиной поспешать будет.
— Подайте весть князю, — приказала старуха. И, тяжело повернувшись к воеводе, спросила: — Претим, как думаешь, чью руку печенеги держат?
— Тут и думать нечего! — сказал Претим. — Царьграда. Нонь князь с царём болгарским Калокиром Царьград крушит — вот они со спины и ударили.
— Князь четвёртое лето на Царьград походом ходит, что ж печенеги прежде мирны были?
— Видать, договор у них с Византией.