Святой Илья из Мурома

Алмазов Борис Александрович

Неторопливой хлынцой-трусцой шёл крошечный отряд Ильи Муромца, сидня карачаровского, а слава бежала далеко впереди. Невидимые в лесах охотники присматривались к проезжающим да весть в свои становища несли. А как прошли Ильины отроки полпути — поредели леса. Стали слева появляться в рощах сначала поляны великие, а затем уж поля пошли, где рощицы малые гривками держались да затягивала, буйная на переломе лета, все овраги зелень. Начала краснеть бузина, начали розоветь бока у диких яблок, что попадались вдоль тропы-дороженьки...

В попадавшихся редко селищах и погостах путников встречали радушно. Соловья разглядывали с любопытством. Много про его куражества наслышаны были. Иные дивились,

что он человек собою, потому — ходили слухи, будто он птица-оборотень.

Раза два летели из чащи в путников стрелы да выскакивали лихие разбойники. Однако их Илья на щит брал да плетью одной учил. Панцирь его стрелы пробить не могли, а в бою рукопашном никто с ним не мог сравниться.

— Что-то больно легко идём! — вздыхал Илья. — Говорили, что дорога вовсе непроезжая, ан вот нам и супротивников нет...

— Нет, потому что слава о тебе пошла как о воителе, — говорил старый гридень. — А случись тут крестьянину ехать неоружному, так и ждать долго не придётся — наскочат лихие людишки. Известное дело: вдоль дорог племена разбоем живут. А ты иди да радуйся, что тебя не тревожит никто...

— Это меня всего более тревожит! — вздыхал Илья. — Когда хорошо всё — мне особенно боязно. Беды жду!

— Да ну тя, накличешь ещё, — плевался гридень.

Так и далее странствовали...

Он пустил добра коня да и богатырского, Он поехал-то дорожкой прямоезжею. Его добрый конь да богатырский С горы на гору стал перескакивать, С холмы на холму стал перемахивать, Мелки реченьки, озерка промеж ног спущал. Подъезжает он ко реченьке Смородинке, Да ко тоей он ко грязи он ко черноей, Да ко тоей ко берёзе ко покляпые, К тому славному кресту ко Леванидову. Засвистал-то Соловей да и по-соловьёвому, Закричал злодей-разбойник по-зверинаму, Так все травушки-муравы уплеталися, Да и лазуревы цветочки осыпалися, Темны лесушки к земле еси приклонилисн... А тут старыя казак да Илья Муромец, Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый, Во свои берёт во белы он во ручушки, Он тетивочку шёлковенькую натягивал, А он стрелочку калёную накладывал, То он стрелил в того Соловья-разбойника, Ему выбирал право око со косицею. Он пустил-то Соловья да на сыру землю, Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному, Он повёз его по славному по чисту полю, Мимо гнёздышко повёз да соловьиное…

Глава 8

Канглы под Черниговом

Беда себя ждать не заставила. В пяти днях пути от Киева отряд увидел первые сожжённые сёла и первых убитых. Старый гридень, Илья и Одихмантьевич, который вроде оправился и пообвык в отряде Ильи и почти уже не чувствовал себя пленником, сунулись следы глядеть.

Сёла были славянские, а убитые — старики да несколько непогребённых воинов. Воины были полуодеты и безоружны — содрали с них оружие, что ли?

— Да и не

было его! — сказал Илья, переворачивая на рассечённую спину молодого парня с удивлённо раскрытыми глазами. — Не успели они справиться.

— Да ободрали с него оружие! — сказал гридень.

— Илья прав, — прошептал Соловый. — Он в одном сапоге. Обуться не успел. А так бы сапоги стащили — босой бы лежал.

— Ты-то уж знаешь! — под нос себе пробормотал гридень. — Тебе ль впервой мёртвых разувать!

Соловый расслышал и усмехнулся.

— Кто, — спросил его Илья, — кто это набег творит? Хазары?

— Хазары так далеко не ходят теперь. Нет у них своей силы. Они других посылают. А полон — перекупают.

— Так кто?

— Канглы, — сказал Одихмантьевич, поднимая короткую стрелу.

— Кто-кто? — загомонили отроки.

— Печенеги? — спросил Илья. — Конно, изгоном идут на Киев?

— На Чернигов, — поправил Соловей. — Киев на левую руку от нас.

— Ну, что делать будем? — спросил Илья, когда оттащили из сожжённого селища мертвецов и уложили рядком, не ведая, как погребать. Славяне были язычники. — Что делать будем?

— Силы наши малые, — сказал гридень. — Надо скорее в Киев весть подавать. А в драку лезть нам не след.

— А ты как думаешь, Одихмантьевич? — спросил Илья Солового, поскольку отроки были в боях небывальцы и только глазами хлопали, а совета подать не могли.

— Ты в Киев идёшь? Ну и ступай себе, — ответил пленный. — Подымай там дружину княжескую да под Чернигов, ежели драться охота.

— Хорошо, когда канглы под Черниговом стоять будут, а коли изгоном возьмут? А коли и не возьмут, по селищам полон набрали — по этой дороге назад погонят. Пока дружина к Чернигову пойдёт, они уже в Дикое поле уйдут, за Изюмский бугор, а там их не нагнать, полона не отбить!

— Тебя с твоими мальцами, — сказал Одихмантьевич, — канглы конями стопчут и не почуют, только головы ваши под копытами конскими треснут.

— На всё воля Божия! — сказал Илья, поднимаясь в седло. — Бери, гридень, двух отроков, да скачите в Киев-град, а мы встречь канглы на Чернигов пойдём.

— А этого куды? — спросил гридень, кивая на Солового. — Ежели мне его вести, то двух отроков мало. Тут ночёвки три-четыре будет — ещё сбегёт.

— Куда мне здесь бежать? — усмехнулся Одихмантьевич. — Мне и так полон, и эдак. — А про себя подумал: «Одно дело — с витязем, пленившим меня в бою, пред очи великого князя, кагана киевского, прибыть, иное — со слугою его на верёвке, как собака, прибежать...»

— Я с тобой пойду, — сказал он Илье.

— Сбежит разбойник к печенегам! — заговорил гридень. — Непременно сбежит. Уж лучше его тут прикончить.

— Старый ты, а глупый, — сказал Одихмантьевич. — Только мне к дикарям этим в полон попасть недоставало! Для вас я — пленник, а для них — раб незнаемый!

— Всё врёт, собака! — закричал гридень. — Обманы пущает!

— Собака врёт! — огрызнулся мурома. — А я дело говорю.

— Тогда поехали, — подытожил Илья. — И вы поспешайте! Пусть дружина под Чернигов идёт. Непременно, печенеги там стоят. А ты не трус! — похвалил Илья разбойника муромского.

— Я с мечом ходил, когда ты ещё за мамкину юбку держался, — не принял похвалы мурома.

— Вона! — удивился, поворачивая Бурушку на Черниговскую дорогу, на северо-запад, Илья. — А я думал мы ровесники.

— «Ровесники», — передразнил его, становясь своим конём рядом ко стремени, Одихмантьевич. — Я тебя вдвое старше. Я Хельги Великую помню! Когда она ловам да перевесям рубежи устанавливала, я уже воином был.

— А какая она была? — спросил Илья.

— Хельги-то? — переспросил Одихмантьевич. — Истинно княгиня Великая! Во всём княгиня.