Святой из тени
Шрифт:
– В новом парламенте будет двести восемьдесят два места или около того, разница с прошлыми выборами в сорок восемь мест – и все эти места, кроме двух, за Новым городом и нижними кварталами. Нам нужно завоевать каждого тамошнего засранца и удержать большинство прежних избирателей, и то едва наскребем достаточно, чтобы вступить в коалицию.
– Вы станете работать с Хранителями против алхимиков? – изумленно спросила она. Келкин положил полжизни, ломая ярмо церкви Хранителей.
– Я войду в коалицию с ползущими, если заставит повестка дня. Церкви нечего делать в политике, хватит уже. Их поддержка с гнильцой,
– На вечере в посольстве, вчера, – начала Эладора, а потом спохватилась. Ей не хотелось упоминать о предложении Воллер, пока она не наберет сведений и не составит о нем свое мнение.
– Так что в посольстве? – бросил Келкин, раздраженный заминкой.
– Б-барыжники галдели, будто вы совершили ошибку, объявив скоропалительные выборы. Говорили, вы будете наказаны за то, что не решили городские проблемы, пока имели в подчинении чрезвычайный к-комитет. – Она тщательно выбирала слова и тон, поскольку занимала странное положение в организации Келкина. Она молода и неопытна, зато принадлежит к той горстке людей, кто знал, что происходило во время Кризиса, и в том ее ценность.
– Верней, наказан за то, что не прибрал за ними бардак. – Келкин пожал плечами. – Правильно пугают. Если нам предстоит новый парад страшилок, наподобие Кризиса, его свалят на меня, и мы проиграем. Но выборы уже через шесть недель. Если за шесть недель город не рухнет у нас на глазах, то мы победим. – Он щелкнул пальцами. – Довольно. Мне нужно, чтобы вы поработали с Абсаломом Спайком. Раньше он обстряпывал наши дела в Мойке, а теперь пусть обеспечит нам победу в Новом городе.
– Поработала? – откликнулась она. – Над чем?
– Выявите в Новом городе таких прощелыг, какие железно доставят избирателей к урнам, и узнайте, сколько денег они с нас возьмут. Займетесь предвыборной кампаней, девушка. Честными взятками.
– Я собиралась готовить выдержки по прецедентам насчет свободного города. – Акт о Свободном городе, проведенный Келкином почти сорок лет назад, гарантировал практически всенародное право голоса в черте города Гвердона. Это краеугольный камень любого замысла по привлечению избирателей Нового города, поэтому остальные партии, вероятно, начнут сутяжничать, доказывая, что Новый город на самом деле не является частью Гвердона. Дело, в общем-то, безнадежное, но если тяжбу не отклонят, то Келкин и промышленные либералы будут разбиты наголову. Эладора не хотела так рисковать, а еще это редкая оказия применить ее академические познания на политическом поприще.
Келкин хмыкнул:
– Отдадим вопрос Перику. Стойте, нет, он сдриснул, и этой ходячей сопли никому не жалко. Передайте дела… – Он неопределенно крутанул рукой, – тому, с башкой как морковка, у него еще борода облезлая. Передавайте и ступайте, ищите Спайка.
Она кивнула.
– И, кстати, кресло заведующего кафедрой истории в университете придется кому-то занять к началу учебного года.
Она застыла. Речь шла о кресле профессора Онгента, вакантном после его смерти.
– Этого следует ожидать, – осторожно проговорила она.
– Не кокетничайте. Если хотите усадить вашу задницу в то кресло, вместо этого… – Он двинул ногой по потрепанному креслу кофейни, на котором она сидела. – То это можно устроить. Добудьте мне голоса тех чудиков и получите причитающееся.
На выходе ее затолкали полдюжины посетителей, пытающихся привлечь внимание Келкина. На площади около «Вулкана» сгрудились горлопаны, торгаши, протестующие. За ночь улица разукрасилась, как весенняя поляна: каждая стена и фонарный столб обросли плакатами. Народ кричал ей; кто-то вложил в руку листовку, потом еще и еще.
Лихорадочно возбужденный, драчливый, город ожил, как никогда после Кризиса.
Она почти позабыла, как меньше года назад эту площадь осаждали чудовища.
Как по сточным канавам текла кровь, а небеса обуяли мстительные, гневные боги.
Глава 6
Теревант Эревешич – лейтенант Эревешич из Девятого стрелкового полка – таращился на лист. Не получалось придумать хорошую рифму к обороту «кровавый душ».
Очевидно, сгодятся «уж», «гуж» и «глушь», и хоть они отлично подходят к его теперешнему состоянию, но он-то хотел написать о том памятном дне на берегах Эскалинда. О солдатах, которые гибли – и поднимались, и гибли снова – под его началом.
Теревант вывел слово «муж», поглядел на него с минуту и решительно зачеркнул. Вырвал страницу и попытался сосредоточиться на важном. На очередном письме из отдела снабжения, адресованном его отцу; запросе новых поставок для военных нужд. Мясо, зерно, лес и шкуры из обширных поместий Эревешичей. И воины, снова и снова. Новый набор крестьян.
Теревант записывался в армию добровольцем, но то было за полмира отсюда. И до Эскалинда.
Он почесал запястье, пригубил еще вина и перечитал письмо. Старинный почерк – писал какой-нибудь неусыпный служащий – разобрать непросто. «Вечная Корона в лице лэрда 117-го повелевает и обязывает…»
Звон колокольчика возвестил о посетителе. Обрадованный перерыву, Теревант поскорей покинул отцовский кабинет и по отделанному мрамором коридору зашагал к лестнице в переднюю, ожидая встретить мертвеца из Старого Хайта, какого-нибудь порученца того или иного отдела Бюро.
У подножия лестницы его ожидали двое живых. Один из них Тереванту не был знаком – какой-то взлохмаченный коротышка с лицом, словно вытянутым под стать длинному острому носу, пялился на великолепие дворцового холла. Одет в гражданское. А вот второго человека Теревант узнал моментально.
Лиссада.
Незнакомец, слуги, особняк, солнечные лужайки и громадное имение вокруг них, небеса и море с сушей тотчас смялись и пропали. Во вселенной есть лишь одно настоящее, значимое – Лиссада. Теревант внезапно обнаружил, что стоит рядом с ней, и неясно, сбежал ли он со ступенек или свалился, да и не важно. Ее волосы стянуты в пучок; на ней военная шинель, с виду велика на несколько размеров, хотя по ее фигурке их наверняка и не шьют. Скорее всего, забрала шинель у Ольтика – его брата, ее мужа. Одну руку она держала в кармане, вторая покачивала конвертом. От ее облачения желудок ухнул, несмотря на то, что сердце подскочило при виде нее самой. «Вдруг что-нибудь порвется, – обеспокоился он, – разойдется старая военная рана».