Святой Рейтинг
Шрифт:
– Дьявольски интересно, – пробормотал потрясённый Мориурти.
Установилось молчание. Фёдор плохо помнил историю. Имена Македонского, Наполеона, Ленина ему почти ничего не говорили. Зато кое-что сказал пристальный, оценивающий взгляд Хаоса, как бы невзначай адресованный Вале-Кире. Похоже, Корней отчасти прав, а вот тезис доктора о равнодушии к женщинам не стоило принимать на веру… Обветренные щёки сына эфира вскипели желваками. «Я не посмотрю, что господь бог», – решил он, украдкой разминая кулаки.
– Позвольте! – воскликнул вдруг Сидоров. – А последствия? Предположим, с помощью ноосферы вы сможете проникать в прошлое
– Ничего вам не сделается, – успокоил доктор. – После первого воздействия на историю изменённый мир просто перейдёт в иную параллель. Ну, как объяснить? К примеру, вы открываете на рабочем столе компьютера письмо к Иванову, меняете фамилию и пересохраняете как письмо Петрову. При это изначальное послание сохраняется. Так и здесь. Сегодняшний мир останется таким же, а вот в параллельном пространстве одним миром станет больше. Но поскольку оно безразмерное, то и количество земных реальностей может быть неограниченным. Переходить из реальности в реальность смогу лишь я. Или те, кому я разрешу.
– Остроумно, – сказал Мориурти, почёсывая бородку. – Я бы сказал, глобально. И ваши мотивы более-менее стали ясны… Только не пойму: какого лешего… извини, Корней… вы перевоплотились в проповедника? И где сейчас настоящий Кулубникин?
– Варфоломея недавно задрала одна из моих малюток. Из тех, что вы называете зверелюдьми, – пояснил доктор, небрежно развалившись в кресле и поглаживая медальон на груди. – А зачем я перевоплотился… Видите ли, вы не первая экспедиция, которую направляют в аномалию. Вход сюда, как вы могли убедиться, никому не заказан, а выход… Так вот: каждую экспедицию я разными способами испытывал на прочность. И первые три испытаний не выдержали. Тем хуже для них.
Вы – другое дело. Вы справились и с дубами-киллерами, и с монстром. Мне стало интересно. Мои люди… точнее, не совсем люди… ещё точнее: совсем не люди… они вас заколдовали по моему рецепту и распоряжению. Одновременно под видом знаменитого проповедника я внедрился в экспедицию и привёл на ночлег в укромное место. Там экспедиция в полном составе превратилась в упырей. За исключением Фёдора, – последовал иронический полупоклон в сторону хмурого бойца, – на которого, как я и ожидал, заклятие не подействовало. Про Фёдора вообще разговор особый… На него-то я всех остальных и натравил. Для верности прибавил Пантелеймона Забубённого, да и сам решил размяться. Каково же было моё восхищение, когда Фёдор и тут победил! Вот теперь я заинтересовался экспедицией всерьёз.
– Для чего? – неожиданно спросил Сидоров.
– Что «для чего»?
– С какой целью заинтересовались?
– Об этом потом… Короче, на пути в замок я решил подвергнуть экспедицию самому серьёзному испытанию. И понятно, что это был не очередной монстр, не сторож с предупреждением и не финансист с попыткой подкупа. Профессор угадал: мне действительно нужно было выиграть время. Организовать тьму египетскую совсем не просто…
Кстати, вы, Сидоров, ломали голову: почему тьма надвигается так медленно, да к тому же с боков, а не сверху. Вот если бы прямо на голову, куполом, да одномоментно, – вот тогда бы точно не выкрутиться…
В общем, экспедиция в очередной раз прорвалась, и я понял, что теперь вас можно приглашать в замок. Я не зря вами заинтересовался. Вы прошли все испытания. Воевал, главным образом, Фёдор, но и остальные проявили себя вполне достойно. Поэтому все будут вознаграждены.
– Это каким же образом? – подозрительно спросил Лефтенант.
Доктор встал и повелительным жестом простёр правую руку в сторону собеседников.
– Вы будете моими апостолами, – торжественно сказал он, пристально глядя на Валю-Киру.
Глава восемнадцатая
Ночные шаги
На такой кровати Фёдору отдыхать не приходилось. Это была не просто кровать – воплощённые грёзы молодожёнов. Широкое мягкое ложе пряталось под высоким балдахином с тёмно-бордовыми шторами до пола, ослепительно белые простыни снежно хрустели от чистоты и крахмала, фундаментальная подушка сулила глубокий сладкий сон. Но спать, при всем желании, было нельзя. Поэтому Фёдор, не раздеваясь, сидел на уголке постели, и время от времени осторожно выглядывал наружу, контролируя ситуацию.
В большой слабо освещённой комнате стояли ещё четыре таких же кровати. За шторами балдахинов мирно спали товарищи по экспедиции – Лефтенант, Мориурти, Сидоров, Валя-Кира. Её ложе соседствовало с кроватью Фёдора, и сын эфира чутко прислушивался к лёгкому дыханию девушки. Что касается Корнея, то, не нуждаясь в постели, он просто свернулся калачиком в своей рваненькой шубейке на паркете у ног бойца, и тонко похрапывал.
На таком компактном размещении настоял Фёдор. Доктор Хаос предлагал каждому из гостей по роскошной комнате, но сын эфира наотрез отказался, и отнюдь не из чувства коллективизма. Не нравилось ему в замке. Мутно здесь, непонятно. А хозяин замка просто излучает опасность.
Словно подтверждая мысли Фёдора, откуда-то сверху донёсся неприятный звук, напоминающий мерзкое шипение. Слышалось в нём что-то хищное. Вероятно, такие звуки издавал какой-нибудь динозавр, готовясь поживиться собратом по мезозою… Фёдор невольно поёжился. Нет, правильно он решил, что ночлег должен быть общим. Нельзя в таком месте оставаться порознь. И остальные дружно его поддержали.
Мориурти взял Хаоса «на слабо».
– А разве трудно при ваших навыках организовать общую спальню? – невинно спросил он.
Хаос пожал плечами, сосредоточился, и через пару минут на глазах участников экспедиции в комнате выстроился целый ряд больших кроватей. Мориурти демонстративно зааплодировал.
– Ладно уж, – буркнул доктор. – Удобства в конце коридора. Отдыхайте. Ничто так не утомляет, как борьба за существование.
И удалился с мефистофельским смешком.
«Удобства» представляли совмещённый санузел, оборудованный и отделанный в стиле пятизвёздочного отеля. Фёдор лично проинспектировал умывальник, душ и всё остальное, за исключением биде. Подвохов не было. Только после этого он запустил Валю-Киру, а за ней и остальных. И лишь Корней отказался, сославшись на то, что десятилетнее пребывание в бутылке на дне ручья внушили неприязнь к водным процедурам. При слове «бутылка» он грустно посмотрел на Лефтенанта, который намёк проигнорировал.