Святой в миру
Шрифт:
– Им полегчало, - Доран был подлинно рад, ибо ему до чёртиков надоели нелепые эксцессы в Хэммондсхолле. Через две недели должна была состояться его свадьба, о которой он грезил теперь день и ночь, и ни о чём так не мечтал, как побыстрее выпроводить друзей мистера Стэнтона из имения. После рассказа Коркорана Доран испытывал к ним только отвращение.
– Видимо, обошлось. Подумать только, Бэрил могла бы сама выпить... Или я, или вы...
Коркоран истерично взмахнул руками.
– Не говорите об этом, Бога ради. У меня руки трястись начинают. Это милость Провидения, исправляющая наши ошибки. Я идиот, Доран, мне стыдно смотреть Бэрил в глаза. Чёрт возьми, это урок мне на будущее: никогда не забывать об опасности глупости, которая может сотворить такое, что просто парализует любой ум. Эта дурочка досаждала до отвращения, и я подумал, что если сказать ей, что я намерен жениться на другой, она успокоится и отстанет. Трижды идиот! Играть с огнём менее опасно, чем с глупой бабёнкой! Кто это сказал, что есть женщины, поистине заставляющие удивляться, что не нашлось никого, кто бы их придушил?... О, мудрец! Я и помыслить не мог, чем это может обернуться. Нет, всё, разумеется, сложилось восхитительно, но ведь это милость Провидения!
– Коркоран порозовел.
– Но подумать только, эта фурия открыла дверь - шпилькой! Шпилькой, Доран!
– он снова чуть не взвизгнул.
– Вы только посмотрите на эту резьбу!
– Коркоран вынул ключ и потерянно уставился на него, - я делал бы дубликат с воска - два дня. А эта... открыла шпилькой!
– он оторопело развёл руками.
Но в остальное время мистер Коркоран отнюдь не предавался отчаянию, он разгрёб свои завалы и гербарные прессы, собрался в дорогу, несмотря на все просьбы Дорана остаться на свадьбу. Уговаривал его остаться и Стэнтон, чувствовавший себя намного лучше. Известие о помолвке сестры и случайном отравлении приятелей он воспринял очень спокойно - постарался Коркоран, подмешавший ему в вино успокоительной настойки, нагло мотивируя это тем, что больному нельзя волноваться по пустякам.
Но приглашение на свадьбу отверг.
– Теперь мы породнимся, Патрик, и конечно, будем видеться чаще. Я даже готов, если вы предложите мне эту честь, крестить вашего первенца. Но сразу после похорон я уеду - меня, клянусь, действительно ждут дела в Болонье. Я должен читать лекции с половины сентября, кроме того... Что вы так смотрите на меня, Доран?
– осёкся он.
Доран действительно оторопел.
– После... после каких похорон?
Коркоран смутился.
– Я... хотел сказать... после. Просто оговорился.
Патрик Доран внимательно вгляделся в Кристиана Коркорана. Тот покраснел, пошёл пятнами, поспешил уйти. Неожиданно Доран понял, что Коркоран солгал. И вовсе он не оговорился. Он сказал то, что думал. Это понимание было столь явственно, что Доран растерялся. Человек этот, оказывается, подлинно лгал нечасто, если слова лжи в его устах столь резко отличались от обычно роняемых им. Но почему он лгал? Зачем? После каких похорон он уедет? Стэнтон уже с их помощью вставал, сидел несколько часов на шезлонге балкона, опасения врачей о чахотке, по счастью, не подтвердились, ел с аппетитом и, как надеялся теперь Редклиф, через месяца два-три мистер Стэнтон сможет полностью поправиться. Правда, он вряд ли сможет иметь детей, парализовав ужасом Дорана, проронил Гилфорд.
Выздоравливали и мистер Морган с мистером Кэмпбеллом.
Увы, граф и доктора обнадёжились напрасно. Улучшение было совсем непродолжительным. Мистер Коркоран напророчил верно. Смерть мистера Моргана и мистера Кэмпбелла после короткой ремиссии наступила на шестой день, несмотря на все усилия мистера Рэдклифа и мистера Гилфорда.
– Вы это знали? Вы знали, что они обречены?
– вопрос Дорана был задан Коркорану в сарае, где тот присматривал за работой плотников, давая дурацкие советы по скреплению крышек гробов гвоздями. Было слишком заметно, что наглый шалопай откровенно ликует, упивается случившимся, несмотря на все высказываемые вслух вежливые сожаления и слова скорби. Шельмец ни чуточки не скорбел.
– Вы всё знали, вы же сразу сказали про плотника.
Теперь мистер Коркоран не лгал. Он выглядел как сытый кот, налакавшийся сливок.
– Ещё бы я не знал, Доран. Никто не выживал от этой дьявольской отравы, но я не знал, как действует вытяжка бледной поганки в сочетании с вином. Вдруг вино повлияло бы на вирулентность яда? Надежда не покидала меня, я свято верил, что отравленная сталь дойдёт по назначению, славил Господа за милости его, но... просто несколько ... сомневался. Нет, сомнения искусительны и грешны, тем более - сомнения в Божественной справедливости, и клянусь вам, молясь ночами, я верил. Ведь рядом стояла бутыль с экстрактом пустырника, а слева - та самая настойка мистера Нортона, что столь хорошо отчистила перед смертью его кишечник. Что бы было, если бы дурочка схватила их? Страшно подумать!
– Не спрашиваю, не сожалеете ли вы о случившемся, и не жаль ли вам несчастных...
– Ну, ещё бы! Зачем и задавать столь идиотские вопросы, Доран? Но теперь - молитвы мои исполнены. Мне здесь больше делать нечего. Стези мои определены. В это чёртово время единственный способ сохранить себя - уйти от суеты. Хватит с меня морганов, кэмпбеллов, нортонов. Этих джентльменов упокоить в их имениях нельзя, ибо имения давно пущены по ветру. Они будут похоронены здесь.
– На лице мистера Коркорана проступило выражение торжествующее.
– До похорон я никуда не уеду, Доран. Я должен это видеть...
– Господи, Кристиан... Вы хоть вслух не высказывали бы подобные мысли.
– Это ещё почему?
Доран молча смотрел на смеющегося Коркорана, Святого в миру, Гамлета шестого акта. Махнул рукой. Этого человека не изменить... да и надо ли менять? Он рассмеялся.
– Вы неисправимы, Коркоран.
– "Сколько времени человек пролежит в земле, пока не сгниёт, если он не сгнил раньше смерти - ведь нынче много таких гнилых покойников, которые и похороны едва выдерживают..."
– О, Господи, ну как вы можете?
– Полно, Доран, моё ликование - праведно, оно есть уверение в силе и мощи длани Господней! Но, подумайте, разве это - не зов? Разве избавление меня от оплаты моих векселей - не призыв? И вы ещё удивляетесь, что я спешу в Италию?
– Но ведь ваш монах не назвал вас другом...
Коркоран улыбнулся.
– Гаэтано сказал больше, Патрик. "Аrrivederci presto, fratello mio, aspetto ti..."- вот что он ответил мне.
Эпилог.
Мистер Доран хотел было отремонтировать свой приходской дом и привести туда супругу, но мистер Хэммонд и слышать об этом не хотел. Он оставался хозяином Хэммондсхолла, и весьма желал, чтобы друг, ставший его племянником, и милая Бэрил жили вместе с ним. Раньше он не очень желал продлить свои стариковские дни, но теперь мечтал дожить до тех пор, пока гостиные и залы имения наполнятся детскими голосами - и так как его желание было исполнено Господом, здоровье его сиятельства улучшилось и особых тревог мистеру Гилфорду не внушало. Иные люди живут тогда, когда хотят жить, и мистер Хэммонд был из их числа.
Сам мистер Доран был счастлив. Характер Бэрил был ангельским, а после венчания под брачными одеждами невесты обнаружились некоторые дополнительные прелести, которые неимоверно кружат голову и напрягают плоть мужчин, не имеющих склонностей, подобных тем, что были у мистера Нортона. В результате с плеч и спины мистера Дорана исчезли кровоподтеки, а плотские порывы, за кои он склонен был наказывать себя, воплотились теперь в супружеском долге, который он исполнял неукоснительно и ревностно, с нерастраченным юношеским пылом. Обетование же Господа, данное мистеру Дорану, тоже оказалось выполненным полностью, чего он совсем не ожидал и на что никогда не рассчитывал: семя его размножилось, а душа обрела покой.
Миссис Доран в браке была счастлива. Муж не только оказывал ей неизменное уважение, но и даже при детях, а Господь сделал её матерью двух сыновей и двух дочерей, всегда называл её "любимой". Памятуя, что она была готова ради того, чтобы просто быть хоть кому-то нужной, смириться даже с побоями, станет понятным, что счастье было для неё подлинным чудом, о котором она не могла и мечтать.
Мистер Клэмент Стэнтон, будучи объявлен наследником графского титула и имения, постиг, сколь отличны наши исходные жизненные планы от тех, что предлагает жизнь. Он получил то, о чём мечтал, но понял, что мечты его были глупы. Любовь к мисс Хэммонд ушла из его сердца - ушла неожиданно для него самого. Он с удивлением оглядывал теперь это странное существо с ледяными глазами, озлобленное на весь мир и ненавидящее людей. Сам Клэмент странно смягчился, был неизменно ласков с сестрой и зятем, всем сердцем привязался к племянникам - детям Бэрил.