Святые сердца
Шрифт:
Зуана наблюдает за девушкой, пока та пытается справиться со своим изумлением и ужасом. Если бы ее ктонибудь ждал за воротами, сколько времени ей понадобилось бы? Тосковать о покойном отце – еще куда ни шло; самые строгие исповедники и сестрынаставницы не находят в себе смелости наказывать избыток дочернего горя. Но те, кто приходит в монастырь с иными, более подозрительными воспоминаниями, должны держать их в тайне. Не ее дело задавать вопросы. Когда за послушницей закрывается дверь монастыря, ее прошлое остается снаружи. И все же иногда лучше, когда есть кому тебя выслушать.
– Я не могу… – Девушка запинается. –
Но ее слова прерывает громкий стук в дверь.
– Сестра Зуана! Сестра Зуана!
Вслед за этим появляется прислужница, молодая и полная, на ее лице блестит пот.
– Вы должны пойти, пожалуйста, сейчас. Это сестра Магдалена. Я… Помоему… Я не знаю… Я не могу разбудить ее.
– В чем дело?
– Я не знаю. Я… я шла с бельем по двору, как вдруг услышала голоса в ее келье. Время было рабочее, но я подумала: ну, может, одна из сестер зашла к ней. Они смеялись. – Тут прислужница спотыкается. – Девушки смеялись – голоса были девичьи. И вдруг стало тихо. И тогда… я открыла дверь, и… и там никого не оказалось. В келье никого не было. Только сестра Магдалена на соломенном матрасе.
Зуана уже протянула руку к горшку с кристаллами камфоры.
– Иду, Летиция, – произносит она и, обернувшись, видит полное любопытства лицо Серафины. – Гхм… На остаток рабочего времени ты свободна. Возвращайся в свою келью и жди вечери.
– Разве мне нельзя пойти с тобой?
– Нет.
– Но… Я же твоя помощница. Так сказала аббатиса. Она сказала, что я должна помогать тебе.
– Вот именно, и теперь ты поможешь мне, если пойдешь в свою келью. Летиция, найди прислужницу присмотреть за этой жидкостью, пока я не вернусь.
– Но ведь я могу это сделать, – воспротивилась Серафина. – Я изучала это снадобье. Я знаю, как и когда добавлять травы.
Все верно, кроме того, что правила запрещают оставлять послушниц в аптеке без присмотра. Здесь слишком много такого, чем можно навредить другим. Или себе.
– Ты рискуешь быть наказанной за непослушание, Серафина. Иди в свою келью. Сейчас же.
И все, чего они достигли за последние несколько часов, перечеркивает ярость во взгляде девушки. Она грубо отталкивает послушницу и выходит, громко хлопнув дверью.
Глава тринадцатая
Рабочее время еще в полном разгаре, и галереи пусты, когда Зуана спешит через двор. Хор молчит, зато из комнаты вышивальщиц наверху долетают отдельные звонкие голоса, которые то взлетают, то надают. «Наверное, это их смех слышала Летиция», – думает она; звук прихотливо распространяется в зимнем тумане, и, хотя сегодня не так мрачно, все кругом затянуто полупрозрачной серой пеленой.
Дверь в келью сестры Магдалены полуоткрыта, точно та ждет гостей. Входя, Зуана чувствует, как по ее шее вниз сбегают нервные мурашки.
Глаза Зуаны еще не успевают привыкнуть к полумраку (в этой келье даже при свете дня темно), как ее поражает запах. Она была готова к затхлости болезни, даже предательскому запашку смерти, но здесь пахнет иначе: легкий, воздушный аромат накатывает на нее, словно волна; пахнет розами или даже франжипани,[10] ароматами лета зимой. Это потрясает ее не меньше, чем то, что она видит на постели.
Тюфяк Магдалены лежит на полу, у дальней стены, рядом стоят кувшин с водой и тарелка, чуть дальше – ведро для экскрементов. В последнее время, докладывает Летиция, из него почти нечего было выносить. Оно и понятно: чем меньше входит внутрь, тем меньше выходит наружу, а сестра Магдалена в своих настойчивых поисках Господа много лет ведет беспощадную войну со своим телом, приучая его выживать практически без пищи.
Магдалена появилась в монастыре на заре столетия, теперь уже нет в живых ни одной монахини, которая помнила бы то время. Однако ее история известна всем, включая Зуану: еще послушницей из очень бедной семьи Магдалена могла неделями питаться одними облатками, и, когда она находилась в таком благословенном состоянии, ее ступни и ладони кровоточили из сострадания к ранам Христовым.
Подобная набожность была тогда в моде, и герцог Эрколь, который любил святых женщин и собирал благочестие, как иные коллекционируют древности или фарфор, разыскал ее в близлежащем городке и поместил в обитель СантаКатерина, куда он, члены его семейства и придворные нередко наведывались, чтобы послушать ее пророчества, ибо при них она иногда впадала в экстаз.
Говорят, она уже тогда была очень маленькой – и такой легкой, что, по утверждению некоторых, нетрудно было поверить, будто она могла воспарить над землей. Времена были смутные: с севера напали французы, шла война, и каждый город защищался посвоему. Подобные женщины, неграмотные, из низов, – живые святые, как их называли, – искавшие Бога через молитву и собственную добродетель, стали тогда талисманами чистоты в мире всеобщей испорченности. Но стоило Лютеру и его мятежникам за горами раздуть пожар ереси, как подобные наивные поиски спасения сразу начали вызывать подозрения, и после смерти Эрколя герцогские визиты иссякли, а вместе с ними, казалось, прекратились и стигматы Магдалены.
Когда в монастырь пришла Зуана, Магдалену все уже забыли и, по ее собственной просьбе, оставили в келье, откуда та не выходила никогда, а ее репутация отпугивала даже тех, кто разделял ее страсть к Божественному. Длительные посты, один за другим, привели к тому, что у нее не стало сил ходить в часовню, и через много лет монастырские исповедники то ли устали посещать ее в келье, то ли забыли о ней, так что она уже давно жила без гостии. Ее дверь оставалась закрытой, и постепенно даже воспоминания воспоминаний о ней начали стираться. Когда монастырской сестройтравницей стала Зуана, забота о Магдалене легла на ее плечи, а потому Зуана тщательно следила за тем, чтобы той доставляли пищу, а прислужницы не были бы с ней жестоки. Сделать больше никто не мог. Магдалена сама выбрала для себя жизнь монастырского изгоя, и обитель тихо и безропотно согласилась с ней. Остальное предоставили Господу.
И вот, похоже, Он сказал свое слово.
Тело Магдалены настолько истощено, что Зуана с трудом различает его очертания под одеялом. Чепец свалился с ее головы, седая щетина покрывает череп, как иней мерзлую землю. Но лицо… О, ее лицо дышит жизнью: широко распахнутые глаза сверкают в море морщин, улыбка – открытая, неудержимая – раздвигает губы, как будто она увидела нечто столь прекрасное, что набрала полную грудь воздуха, готовая засмеяться от радости, но смех застрял у нее в горле.
Зуана откупоривает пузырек с камфарными солями и проводит им у Магдалены под носом.