Святые в истории. Жития святых в новом формате. I–III века
Шрифт:
«Ненависть, которую толпа питает к этому имени [христианин], у большинства людей так слепа, что они, даже хваля христианина, вменяют ему в преступление его имя. „Кай, – говорит один, – хотя добрейший человек, но христианин“. „Удивительно, – говорит другой, – что такой умный человек, как Луций, сделался христианином“. А никто и не подумает, что Кай добр, а Луций умен потому, что они христиане, или они потому христиане, что один умен, а другой добр. Некоторые даже предпочитают вредить себе, лишь бы не мириться с именем, которое им так ненавистно. Муж, не имеющий
Сенатора Аполлония допрашивал римский префект Терентий (по другим данным, префекта звали Перенний), и первый его вопрос был таким:
– Аполлоний, почему ты противишься непобедимым законам и повелению императора и почему ты отказываешься принести жертву богам?
Судя по формулировке обвинения – «непобедимые законы и повеление императора», префект обращался к государственному человеку, сведущему в законах.
– Потому что я христианин и боюсь Бога, сотворившего небо и землю, и не приношу жертву бездушным идолам, – ответил подсудимый.
Тогда префект напомнил ему о том, что каждый гражданин Рима, вне зависимости от веры, должен в первую очередь выполнять указы императора и Аполлонию еще не поздно доказать свою лояльность.
– Но ты должен бы раскаяться в таком настроении вследствие императорских указов и поклясться Фортуною самодержавного Коммода, – подсказал префект.
– Выслушай внимательно мой ответ, – ответил Аполлоний. – Тот, кто раскаивается в добрых и справедливых делах, в действительности нечестив…
И со всей обстоятельностью объяснил Терентию, почему он является противником всяких клятв, кроме как «в истине истинным Богом», прибавив в конце:
– …Хотя мы любим также и императора и возносим молитвы за его величество.
Сбитый с толку префект перешел к привычным действиям и приказал:
– Иди же и принеси жертву Аполлону и другим богам, а также и изображению императора.
Но Аполлоний снова ему пояснил, почему жертвоприношения перед изваяниями императора или эллинских божеств невозможны для христианина и почему он не будет в этом участвовать.
– Ты призван сюда не для того, чтобы толковать о философии, – раздраженно заметил префект. – Я даю тебе один день сроку для размышления о твоих делах и для обсуждения вопроса о твоей жизни.
Судья приказал взять Аполлония под стражу и отвести в темницу. Наверняка он рассчитывал, что оказавшийся в грязном подземелье сенатор быстро заскучает по своим дворцам и одумается.
Но, как точно сказал христианский апологет Татиан, сам из знатного рода, имевший все блага жизни: «Не хочу царствовать, не желаю быть богатым, отказываюсь от военачальства, ненавижу блуд; не замышляю плавать на корабле ради ненасытной жадности, не вступаю в борьбу за получение венков; я свободен от безумного честолюбия, презираю смерть, я выше всякого рода болезни, печаль не снедает моей души» («Речь против эллинов»).
Для устрашения префект продержал сенатора Аполлония в тюрьме не один, а три дня. И на следующий допрос позвал философа, чтобы тот помог разубедить Аполлония, доказав ему ложность христианского учения.
– И к какому решению ты пришел? – спросил префект, когда Аполлоний снова предстал перед судом.
– Я верен и буду верен поклонению Богу, как сказал раньше, – ответил Аполлоний.
Терентий еще раз напомнил подсудимому определение сената, по которому отказ принести жертву богам карается смертью.
– …Гораздо лучше для тебя жить среди нас, чем умереть жалкою смертью. Ты, мне думается, незнаком с этим определением сената, – подсказал он Аполлонию, как еще можно избежать наказания. Это же так легко – сказать: да, не знаком, не присутствовал на последних заседаниях в сенате…
Но подсудимый отвечал, что он прекрасно знаком с постановлениями Всемогущего Бога и будет верно их соблюдать, а также разъясняет, что такое идолопоклонство, невольно демонстрируя при этом начитанность и острый ум.
– …Египтяне называли богами лук порей и плоды, которыми мы питаемся и которые входят в желудок и выбрасываются на навозную кучу, и их-то они боготворили. Да, они боготворили также рыбу, голубя, собаку, и камень, и волка, боготворили даже вымыслы своего собственного воображения, – говорил Аполлоний, и в его речи не было не только ни малейшего страха, но даже сквозила жалость к Терентию, который все еще находится во мраке заблуждений.
– Ты наговорил много философии и доставил нам удовольствие, – заметил префект. – Но разве ты не знаешь, что по определению сената совсем не полагается быть христианином?
Разумеется, сенатор Аполлоний это прекрасно знал, но ответил, что только Бог является всем судьей, и он не боится смерти, надеясь, как последователь Христа, унаследовать вечную жизнь.
– …Горячка или всякая другая болезнь может убить человека. Я могу предполагать, что я умер от такой именно болезни, – заключил он с философским спокойствием.
– Поэтому ты настаиваешь на смерти? – удивился префект.
– Я желаю жить во Христе, но я не боюсь смерти из-за того, что люблю жизнь. Ибо нет ничего более достойного нашего почитания, как жизнь вечная, которая для души…
Префект пришел в смятение. Судя по всему, ему не хотелось приговаривать к смерти умного, всеми уважаемого сенатора, но он был обязан исполнить требования закона.
– Я не понимаю, что ты говоришь, – растерянно признался Терентий.
– Что же мне делать с тобою? То, что озаряет сердце, есть слово Божие, и оно, как свет, дает видение глазам, – сказал Аполлоний.
Заметив, что префект находится в замешательстве, в разговор вступил философ.
– Аполлоний, ты делаешь себя предметом насмешки, потому что ты заблудился, хотя воображаешь, что изрекаешь глубокие истины, – сказал он сердито.