Шрифт:
...Леопард не обычный зверь, он слеплен из светлых и темных пятен, из узора теней на траве и глине, он собирается и рассыпается, был и нет.
Леопард приходит ночью, нередко в часы, когда все спят, и уходит, никого не разбудив, и даже тот, кого он сейчас убьет, не успеет проснуться.
**
Кусок грязной белой тряпки свисал
...Имени ей никакого не дали. Может, боялись приманить, но и без имени ясно было, о ком говорят. Четыре года она охотилась в этом округе, потом на два года перебралась на юг, и вот снова вернулась.
Крупная, сильная самка, она, похоже, была совершенно здоровой. Десять лет назад здесь свирепствовала эпидемия, а после неурожай, и люди погибали и в своих домах, и на дороге, и тела валялись повсюду - она, вероятно, привыкла, что пищи вокруг во множестве, а после не пожелала отказаться от легкой добычи.
Она была слишком умной для кошки, и умнее многих и многих людей: не просто ухитрялась нападать, оставаясь незамеченной, но, казалось, получала удовольствия, насмехаясь над расставленными ловушками, поедала ровно ту часть отравленной приманки, в которой не было яда. Она наблюдала за охотниками, пока те безуспешно ее караулили - отпечатки лап после находили едва ли не у них за спиной. Неудивительно, что в ней давно уже видели оборотня или злого духа.
Иногда она обходила за ночь несколько деревень, разбросанных довольно далеко от друга - лишнее доказательство, что зверь силен и здоров. Не всегда нападала, хотя могла бы -один крестьянин рассказывал, что, устав, забыл запереть дверь и поутру нашел на крыльце отпечаток лапы. Для леопарда, открывавшего засовы, попасть в дом было бы легче легкого, но что-то остановило, хотя хозяин и заверял - вся семья спала.
Какую-то старуху, слывшую колдуньей, хотели убить, да та сама умерла, может, так и не догадавшись о замыслах односельчан. Теперь одни считали, что оборотня искали неправильно, другие - что душа старухи окончательно переселилась в зверя и будет мстить.
...С рассветом она всегда отступала в чащу, искать ее там было бы самоубийством.
Теперь ему предстояло выследить хищницу.
Он бы с куда большей охотой ее рисовал, так, чтобы потом не составило труда узнать - у леопардов разные морды, и рисунок пятен не повторяется, только неопытный человек считает их одинаковыми. Не любил убивать зверей, но такие, как этот, не оставляли почвы для раздумий.
Харрис договорился с местными о помощи, за плату, но ему помогли бы и даром: люди воспрянули духом, надеясь на скорое избавление.
Он умел быстро изучать местность, понимать ее, делать почти родной по скупым картам и рассказам, порой путанным; без этого не стал бы успешным охотником, а мог и вовсе не выжить. Не только хищные звери опасны: куда больше угрозы таит симпатичная полянка, скрывающая болото, или нежданная осыпь.
Сейчас приходилось быть еще осторожней, он не собирался считать леопарда детской забавой.
...Эта пятнистая братия нападает бесшумно, поджидая в засаде, крадясь незаметно за жертвой. Тяжелые лапы, но ветка под ними не хрустнет. Да и не наступит на сухую ветку умный зверь, знает, что лучше ступать на корни или же камни. А то и вовсе идет по следам добычи... или охотника.
И леопард, которого Харрису предстоит убить, все эти уловки знает в десять раз лучше прочих сородичей.
**
Имя твое значит счастье, Ананда. А где оно, это счастье? Еще не стара, а все равно ветвь сухая. Живешь под одним кровом с дальней родней отца - считай что из милости. У младшего брата своя семья - и хорошо, что есть, и навещать можно их - всего несколько часов ходу. А больше нет совсем близких; жив еще кто-то по линии матери, но они далеко, на самом побережье, и у них все другое, от языка до примет.
А сейчас и брата навестить стало непросто: несколько часов ничто для сильной здоровой женщины, но когда на людей охотится хищник, когда его тень всегда рядом, незримая - это расстояние невозможно.
Ананда скучала по брату и непоседам-племянникам. Но от скуки никто не умер еще; земледельцам и пастухам было хуже, они не могли запираться в домах. Да и запоры не всегда помогали, что говорить о днях и ночах под открытым небом, где нет никакой защиты, кроме ружья, и то ненадежной, и не у всех?
О леопарде Ананда думала постоянно, как любой, наверное, в этих краях, кроме младенцев и выживших из ума стариков. Думала днем и ночью, видя пятна теней, как узоры на шкуре. Проходил месяц за месяцем, сушь, выгрызавшая в земле трещины, сменялась нескончаемыми дождями, и ей начинало казаться, что некая не струна даже - паутинка начинает вибрировать в ответ на ее мысли.
Хотя ну что может откликаться, звучать между ней и зверем-убийцей? Разве что обе они женского пола.
...Вряд ли верны байки про старуху-оборотня, но про тайные силы уж точно не врут. Мать говорила - другие тут люди, иные, чем на побережье, темные...
И в самой Ананде половина темной крови.
И еще одна часть, совсем малая, и вовсе черна, может, давно растворилась, а может так сгустком и перетекает по венам: прабабка Ананды считалась ведьмой, да посильней, тем умершая здешняя.
Что делают желающие колдовством подействовать на зверя? Берут деревянную болванку, придают ей нужные черты и думают, что в этом есть смысл. В лучшем случае они добывают шерсть зверя или его след, но сами притом остаются сторонними существами, с какой стати слушаться их повелений?
У такой связи возникает и оборотная сторона. Если отныне зверь - ты сам, то вряд ли захочешь быть убитым. А еще ты никак не можешь быть уверен, что гибель людей не твоя вина.
Старательно, не думая о том, сколько понадобится времени, она собирала частицы: несколько желтых волосков, кусочек отпечатанного в земле следа, щепки с забора, с места, где когти вонзились в дерево, прочертили длинную борозду; думала, не стоит ли взять клочок ткани с одежды жертв, а может и их кровь, но отказалась от этой мысли. Если заметят, ее наверняка обвинят в колдовстве, и без того люди что-то подозревали.