Сын Америки
Шрифт:
– Я молюсь за тебя, сынок. Больше я теперь ничего не могу сделать, – сказала она. – Видит бог, я делала все, что могла, для тебя и для твоего брата и сестры. Скребла, гладила, стирала с утра до ночи, пока меня носили мои старые ноги. Все делала, как умела, сынок, и если вышло плохо, так это потому, что я не умела лучше. Просто потому, сынок, что твоя бедная старая мать не все понимала, что надо. Когда я услышала про то, что случилось, я встала на колени и обратилась к господу и спросила его – может быть, я плохо воспитала тебя? И я просила его, пусть он даст мне понести твое бремя, если
– Аминь! – горячо возгласил проповедник.
– Забудь меня, мать, – сказал Биггер.
– Сынок, как же я могу забыть тебя? Ты ведь мое дитя. Я родила тебя на свет.
– Забудь меня, мать, – повторил Биггер.
– Сынок, я вся изболелась за тебя. Не могу иначе. Подумай о своей душе. Мне покоя не будет на земле, если я буду знать, что ты ушел от нас, не обратив свое сердце к богу. Нелегка была паша жизнь, но все-таки мы всегда все были вместе, правда ведь, Биггер?
– Да, ма, – пробормотал он.
– И есть такое место, сынок, где мы опять, может быть, будем вместе во веки веков. Господь так устроил, сынок. Он создал место, где все мы встретимся опять и где нам можно жить, не зная страха. Что бы с нами ни стряслось здесь на земле, в царстве божьем мы опять будем вместе. Биггер, твоя старая мать просит тебя, обещай мне, что будешь молиться.
– Это добрый совет, сын мой, – сказал проповедник.
– Забудь меня, мать, – сказал Биггер.
– Разве ты не хочешь опять свидеться со своей старой матерью, сынок?
Он медленно встал и протянул руки, чтобы коснуться лица матери и сказать ей „да“; и в эту самую минуту что-то глубоко внутри его закричало, что это ложь, что никогда им не свидеться после того, как его убьют. Но мать верила, это была ее последняя опора; это было то, что долгие годы давало ей силу жить. А сейчас, в своем горе, в горе, которое он ей причинил, она верила особенно страстно. Его руки наконец нашли ее лицо, и он сказал со вздохом (зная, что никогда этому не бывать, зная, что в его душе нет веры, зная, что, когда он умрет, все будет кончено навсегда):
– Я помолюсь, мать.
– Иди сюда, Вера, – позвала она дрожащим от слез голосом.
Вера подошла.
– Иди сюда, Бэдди.
Бэдди подошел.
– Обнимите вашего брата, – сказала она.
Они стояли все трое посреди комнаты, обняв Биггера, и плакали. Биггер стоял с каменным лицом, ненавидя их и себя, чувствуя на себе внимательные взгляды белых людей у стены. Мать забормотала молитву, а проповедник вторил ей.
– Господи, вот мы здесь перед тобою вместе, может быть, в последний раз. Ты дал мне этих детей, господи, и велел растить их. Может быть, я не все сумела, господи, но я старалась, как могла. Аминь! Эти бедные дети всегда были при мне, господи, и, кроме них, у меня ничего нет на свете. Дай же мне, господи, опять свидеться с ними, когда я избавлюсь от муки и горестей этого мира! Услышь ее, господи! Дай мне свидеться с ними там, где ничто не помешает мне любить их. Дай мне свидеться с ними после смерти! Смилуйся, господи! Именем сына твоего прошу тебя, господи, ведь ты обещал внять молитвам нашим.
– Аминь, и да благословит вас бог, сестра Томас, – сказал проповедник.
Они отпустили Биггера, медленно, безмолвно разомкнув руки, потом отвернулись, словно устыдясь своей слабости перед лицом тех, кто был сильнее их.
– Ну, оставайся с богом, Биггер, – сказала мать. – Смотри же, помолись, сынок.
Они поцеловали его.
Бэкли вышел вперед.
– Вам пора идти, миссис Томас, – сказал он. Потом он обернулся к мистеру и миссис Долтон. – Простите, миссис Долтон. Я не рассчитывал вас так долго продержать здесь. По вы сами видите, как это все получилось…
Биггер вдруг увидел, что его мать выпрямилась и пристально смотрит на слепую.
– Вы миссис Долтон? – спросила она.
Миссис Долтон нервно задвигалась на месте, протянула вперед тонкие белые руки, приподняла лицо и слегка отклонила его вбок. Губы ее раскрылись; мистер Долтон обнял ее одной рукой.
– Да, – шепнула она.
– Миссис Долтон, прошу вас, пройдите сюда, – поспешно вмешался Бэкли.
– Нет, зачем? – сказала миссис Долтон. – Вам что-нибудь нужно, миссис Томас?
Мать Биггера бросилась к ней и упала на колени.
– Ради господа бога, мэм, – заплакала она. – Ради господа бога не позволяйте им убивать моего мальчика! Ведь вы сами мать… Пожалейте, мэм… Мы живем в вашем доме… Нам велели освободить квартиру… У нас ничего нет…
Биггер окаменел от стыда: его словно по лицу ударили.
– Мать! – закричал он, больше пристыженный, чем возмущенный.
Макс и Джан подбежали к старой негритянке и хотели поднять ее.
– Успокойтесь, миссис Томас, – сказал Макс. – Идемте с нами.
– Подождите, – сказала миссис Долтон.
– Ради бога, мэм! Не позволяйте им убивать моего мальчика! У него никогда не было случая выйти на дорогу в жизни! Он просто бедный, несчастный мальчик! Не позволяйте им убивать его! Я буду на вас работать до конца дней моих! Я все сделаю, что вы только скажете, мэм! – рыдала мать.
Миссис Долтон слегка наклонилась, шевеля в воздухе дрожащими руками. Она прикоснулась к голове матери.
– Я теперь ничего не могу поделать, – сказала миссис Долтон твердым голосом. – Это не в моей власти. Я сделала все, что могла, дала вашему сыну случай выйти на дорогу. Но вашей вины тут нет. Мужайтесь, миссис Томас. Может быть, это к лучшему…
– Если вы скажете, мэм, они вас послушают, – рыдала мать. – Скажите им, пусть пожалеют моего мальчика…
– Поздно, миссис Томас, теперь уже я не могу ничего сделать, – сказала миссис Долтон. – Но вы не должны так убиваться. У вас ведь есть еще дети…
– Я знаю, мэм, вы нас всех ненавидите. Вы потеряли дочку…
– Нет, нет… я не ненавижу вас, – сказала миссис Долтон.
Мать отползла от миссис Долтон к мистеру Долтону.
– Вы такой богатый, вы все можете, – рыдала она. – Не отнимайте у меня сына…