Сын Америки
Шрифт:
Биггер старался угадать, что на самом деле известно Бэкли. Придумал он это про других женщин, чтобы выпытать у него правду насчет Мэри и Бесси? Или они в самом деле будут теперь пришивать ему разные чужие преступления?
– Помни, Биггер, когда газеты дорвутся до того, что мы о тебе знаем, твоя песенка спета. Я здесь ни при чем. Департамент полиции раскапывает все это и преподносит мне. Почему ты не говоришь? Это ты убил тех двух женщин? Или кто-нибудь заставил тебя это сделать? Джан замешан и тут? Красные тебе помогали? Если Джан замешан, а ты об этом молчишь, ты просто
Биггер поджал под себя ноги и прислушался: где-то вдалеке опять продребезжал трамвай. Бэкли наклонился вперед, схватил его за плечо и, встряхнув, заговорил угрожающе:
– Ты только себе вредишь своим упрямством, больше никому! Говори сейчас же: кроме Мэри, Бесси, мисс Эштон и сестры миссис Клинтон, были еще женщины, которых ты изнасиловал и убил?
У Биггера вырвалось:
– Не знаю я никакой мисс Эштон и миссис Клинтон!
– Не ты летом напал на девушку в Джексон-парке?
– Нет!
– Не ты осенью изнасиловал и задушил женщину на Юниверсити-авеню?
– Нет!
– Не ты в Инглвуде влез в окно и изнасиловал женщину?
– Нет, нет! Не я!
– Ты говоришь неправду, Биггер! Так у нас с тобой ничего не выйдет. – Я говорю правду! – Кто придумал написать письмо с требованием выкупа? Джан?
– Джан совсем тут ни при чем, – сказал Биггер, чувствуя, что Бэкли непременно хочется, чтобы он запутал в это дело Джана.
– Какой смысл упрямиться, Биггер? Тебе же хуже.
Может быть, рассказать и покончить со всем этим? Они знают, что он виноват. Они могут доказать это. Если он будет молчать, они обвинят его во всех преступлениях, какие только смогут придумать.
– А скажи мне, почему это ты и твои приятели отказались от своего плана ограбить лавку Блюма в прошлую субботу?
Биггер изумленно посмотрел на него. Они и это узнали!
– Ты не думал, что я это знаю? Я знаю гораздо больше, милый мой. Я знаю, чего можно ждать от таких молодчиков, как ты, Биггер. Ну говори. Значит, письмо о выкупе ты написал?
– Да, – вздохнул Биггер. – Я написал.
– А кто помогал тебе?
– Никто.
– Кто должен был помочь тебе получить деньги?
– Бесси.
– Правду говори. Джан?
– Нет.
– Бесси?
– Да.
– Так зачем же ты ее убил?
Пальцы Биггера судорожно стиснули пачку и вытащили из нее сигарету. Бэкли поднес ему огня, но он оставил эту услугу без внимания и сам зажег себе спичку.
– Когда я увидел, что не получу денег, я убил ее, чтобы она не болтала, – сказал он.
– И Мэри ты тоже убил?
– Я не хотел ее убивать, но это теперь все равно, – сказал он.
– Ты ее изнасиловал?
– Нет.
– Ты изнасиловал Бесси перед тем, как убить. Так сказали врачи. Что ж ты думаешь, я тебе поверю, что ты не тронул Мэри?
– Я ее не трогал.
– А Джан?
– Тоже нет.
– А может быть, Джан первый изнасиловал ее, а потом уже ты?
– Нет, нет…
– Но письмо-то Джан написал, правда?
– Нет, я вам сказал, что нет. – Ты сам написал? – Да.
– Джан велел тебе его написать?
– Нет.
– Почему ты убил Мэри?
Он не отвечал.
– Слушай, Биггер. То, что ты говоришь, не имеет никакого смысла. Ты первый раз попал к Долтонам в дом в субботу вечером. И вдруг за одну ночь в этом доме изнасиловали, убили, сожгли девушку, а назавтра родители получают письмо с требованием выкупа. Оставь свои увертки. Расскажи все, как было, и назови тех, кто тебе помогал.
– Никто мне не помогал. Делайте со мной что хотите, но на других вы меня не заставите наговаривать.
– Но ты же сам сказал мистеру Долтону, что Джан участвовал в этом.
– Я тогда думал все свалить на него.
– Ну ладно. Говори все по порядку, как было.
Биггер встал и подошел к окну. Руки его впились в холодные стальные прутья. Он стоял и думал о том, что никогда не сумеет рассказать, почему он убил. Не оттого даже, что ему этого не хочется, а оттого, что тогда понадобилось бы рассказать всю свою жизнь. Самый факт убийства Мэри и Бесси сейчас занимал его меньше, главным было другое: он знал и чувствовал, что никогда никому не сумеет объяснить, как он дошел до этого убийства. О его преступлениях знают все, по никто никогда не узнает, что он испытал перед тем, как совершить эти преступления. Он охотно признал бы свою вину, если бы надеялся, что при этом сумеет дать понять глубокую, удушающую ненависть, которой он жил, ненависть, которую он хотел бы не чувствовать, но не мог. Но как это сделать? В эту минуту желание рассказать было в нем почти так же велико, как раньше – потребность убить.
Он почувствовал прикосновение к своему плечу, он не обернулся, только опустил глаза и увидел блестящие черные ботинки.
– Я тебя отлично понимаю, Биггер. Ты негр, и у тебя такое чувство, что с тобой поступают не по справедливости. Верно? – голос Бэкли звучал тихо и вкрадчиво, и Биггер слушал его с ненавистью, потому что он говорил правду. Он прислонился усталой головой к стальным прутьям и с удивлением думал, как может этот человек, зная о нем так много, желать ему зла. – Ты, может быть, давно уже задумывался над негритянским вопросом, а, Биггер? – продолжал Бэкли все так же вкрадчиво и тихо. – Ты, может быть, думаешь, мне это непонятно? Ошибаешься. Я отлично знаю, каково это ходить по улицам, среди других люден, быть одетым так же, как они, говорить на том же языке и не чувствовать себя равным им по той единственной причине, что у тебя другого цвета кожа. Я знаю негров. Как же, Южная сторона всегда отдает мне свои голоса на выборах. Я как-то беседовал с одним негритянским парнем, который изнасиловал и убил белую женщину, вот так, как ты изнасиловал и убил сестру миссис Клинтон…
– Не было этого! – вскричал Биггер.
– Брось упрямиться! Если ты расскажешь все, может быть, судья отнесется к тебе снисходительно. Сознайся чистосердечно, и покончим с этим делом. Тебе сразу станет легче. Знаешь что? Если ты мне сейчас все расскажешь, я устрою так, чтобы тебя взяли в больницу на освидетельствование. Может быть, тебя признают невменяемым, тогда тебе не придется умирать…
Биггер рассердился. Он не полоумный и не желает, чтобы его считали полоумным.
– Не надо мне никакой больницы.