Сын детей тропы
Шрифт:
— Эй, эй! — подал голос человек. — Не потеряйте меня! Едва держусь!.. Поменяемся, может? Ай!..
Нептица крикнула, вытянув шею. Она спешила как могла, но отставала от рогача. За ней с хриплым лаем неслись псы.
Нептица расставила крылья, хлопнула раз, другой, невысоко пролетела над дорогой. Так и бежала дальше — то ногами, то на крыльях. Псы остались позади, но ветер ещё доносил их раздосадованный вой.
Дорога тянулась меж полей — не свернуть, не укрыться — и ползла на холм. Рощица осталась позади, дальше всё вырубили.
Ашша-Ри завертела
— Ты зря не остановил их, порченый! Нам не уйти, нагонят, и стрелять придётся всё равно. Даже если бросим людскую падаль, много не выгадаем!
— Я всё слышу! — выкрикнул человек, поднимая голову. — Попробуйте только бросить!..
— Мы уйдём. За холмом река. За ней Косматый хребет. Если успеем, никто не найдёт.
Ашша-Ри мотнула головой, ударила рогача пятками, вынуждая скакать быстрее. Юный и сильный, тот всё же устал от бега, от двойной ноши. Он храпел, взбираясь по крутой дороге. Ветер свистел, обгоняя его, будто радовался, что может лететь без отдыха.
Шогол-Ву обернулся. Позади лежала дорога, ясно видная с холма: чёрные поля, серое пятно далёкой рощицы, косматые тёмные крыши — отсюда казалось, дома сбились в кучу, как овечье стадо. И там, по дороге, скакали уже первые всадники. У холма не настигнут, но до реки не успеть.
Нептица, подняв голову, крикнула. Она отставала, не могла лететь в гору и глядела на запятнанного будто с мольбой. Но человека стряхнуть не пыталась.
На холме возвышался храм. Пятикрылого, тут и гадать не нужно, раз место высокое. Как водится, в этом храме не было стен, только крыша под четырьмя столбами, чтобы ветер мог летать свободно. У одного из столбов покорно стоял рогач. Немолодой, с поредевшей гривой, но крепкий с виду. Он всхрапнул тревожно, завидев путников.
На дорогу вышел кто-то, пригляделся из-под руки. Видно, рассмотрел, кто едет — приложил ладонь ко рту, попятился и упал, споткнувшись о камень.
Ашша-Ри заставила рогача остановиться. Разгорячённый бегом, тот не сразу понял. Заплясал, зафыркал, кося глазом на чужого зверя.
Его хозяин прижался к ногам Пятикрылого, выставив перед собой руку. Тоже немолодой, бедно одетый.
— Пощадите!..
Пятикрылый глядел вдаль с улыбкой. Старый, даже камень изъело временем, с крылом за левым плечом — таким его изображали много жизней назад. Позже решили, что пятое крыло должно быть у правого плеча. Тогда меж землями Союза, Южным уделом и Степной лапой вышел раскол: в приморских южных краях хотели тесать статуи как раньше, несмотря на новый указ храмовников.
Последний указ всех примирил: теперь пятое крыло делали подвижным, на оси. Кто нёс подношение, мог сам решить, куда повернуть крыло.
Ашша-Ри спрыгнула, забрала свой лук и взялась отвязывать чужого рогача. В это время до храма добралась нептица. Остановилась, тяжело дыша, подняла морду, ткнулась в колено запятнанного. Чёрный рогач переступил ногами, отошёл.
Человек сполз на землю.
— Вот так удача, — присвистнул он. — Ну, удружил, Пятикрылый! А этого?..
Он кивнул на мужика.
— Не трону, — хмуро сказала Ашша-Ри. —
Мужик затрясся ещё сильнее, огляделся — видно, чтобы убедиться, что точно находится на каменном пятаке между столбов. Подтянул ноги, поднял взгляд с мольбой и надеждой.
— Нельзя? Ты пытаешься убить каждого на своём пути, а этого нельзя? Те сейчас подъедут, он и выложит, что нас повстречал, да куда мы направились!
— Я ничего не скажу, ничего! Слово даю!.. Пятикрылый слышит, пусть меня покарает, если совру!
— Да соврёшь, поганец, по роже твоей видно. Сейчас мы тебя и покараем. Ну, вы всерьёз, что ли? Заткните ему рот!
— Спаси, Пятикрылый!.. Спаси!.. — забормотал мужик, прижимаясь теснее к каменным коленям.
Ашша-Ри подвела старого рогача, поглядела на Шогола-Ву.
— Пересаживайся. Не тяни! Так уйдём.
— Э, а я как же? Я на твари этой больше не хочу, и так чудом не свалился!
Шогол-Ву спустился, погладил рогача по спине, потрепал гриву. Поглядел на нептицу, что сидела на дороге и вычёсывала перья на спине, смятые человеком.
— Живо! Садись, и уезжаем!
— Зверь устал...
— Дался тебе этот проклятый зверь! Я уже слышу копыта их рогачей — ну, живо! Или уходим вдвоём, или не уйдём!..
— Что значит «вдвоём»? — возмутился человек.
Шогол-Ву толкнул его к рогачу.
— Садись.
Дважды просить не пришлось.
— Ты, знающий мать!.. Если отстанете, я не буду ждать!
Охотница, сплюнув, забралась на спину чёрного рогача, ударила пятками и понеслась с холма.
Шогол-Ву хлопнул по боку старого зверя, на котором сидел человек, и когда тот тронулся с места, побежал следом. Нептица поднялась, отряхнулась и затрусила за ними.
— Долго так бежать будешь? Садись давай! Я из-за тебя и подстегнуть эту тварь не могу!
Шогол-Ву быстро поглядел назад.
— Уходите вдвоём, — сказал он. — Встретимся у Заставы, у Четырёхногого. Уведу погоню.
— Да ты в своём уме? Догонят! Видел, как я от вас отстал? Эта если бы летать умела...
— Держись.
— Чего?
— Говорю, держись крепче.
Шогол-Ву хлопнул рогача по заду, отскочил, и зверь, испуганный, пустился вскачь. Седок вскрикнул, покачнулся, но удержался. Он оглянулся ещё, но послушал. Не остановился, поскакал за охотницей.
Шогол-Ву погладил нептицу по голове. Та довольно зажмурила тёмные глаза под красными бровями.
— Не подведи, Хвитт, — попросил запятнанный и забрался на белую спину.
Он сидел и ждал, не спеша трогаться с места.
С холма было видно далеко: такие же поля по эту сторону, дорога к Заставе. Двое скакали по ней, тёмные точки, одна за другой. Вот-вот доберутся до развилки.
По левую руку за полями лежала река, далёкая и тонкая, неслышимая отсюда.
Поднялась стайка зарянок. Ветер бросился за ними, пригнул неосторожной лапой юные деревца у края поля. Он пролетел над рекой, сделал круг и взлетел на холм. Принёс крики всадников, понукающих рогачей, и топот копыт, и зов от храма, близкий и испуганный.