Сын детей тропы
Шрифт:
На другом берегу по верху стены прошёл стражник, зевая. По сторонам и не глядел.
— Ты первый, — велела Ашша-Ри, толкнув человека. — Иди!
— А чего это я? Вот он пускай...
— Живо!
— Да куда ступать-то?..
— Я пойду, — сказал Шогол-Ву.
Он разглядел сухие бока камней над тихой водой, увидел путь — и двинулся вперёд. Вперёд, и в сторону, и под конец прыжок. До того лёгкий, что иссохшая трава промолчала под мягкими подошвами.
Над головой разлился свет. Запятнанный прижался
На том берегу человек поднялся, неуверенно прошёл к воде. Нашёл первый камень, второй. Взмахнул руками, прыгнув на третий, но удержался.
Глаза его во тьме видели плохо, и ноги были слепы, но пробирался он ловчее, чем многие из людей. И всё-таки не успел до возвращения стражника. Сжался в комок, опустив лицо. Замер. Тот, на стене, прошёл и не заметил.
Человек выпрямился, помедлил и двинулся дальше.
С последнего камня до берега он всё же не достал. Угодил в воду, тонкую здесь, с плеском. Живо метнулся к стене. По счастью, стражник не услышал. А может, подумал, шумела тварь вроде моховика.
Пятно света, раскачиваясь, вновь проплыло над головами и удалилось. Ашша-Ри, пригнувшись, двинулась к воде.
Они подождали, пока страж наверху пройдёт ещё дважды, и Шогол-Ву стал к стене лицом, упираясь ладонями в камни.
— Лезь, — сказал он человеку.
Тот навалился на плечи, неловкий в своих тяжёлых сапогах. Оскальзываясь, попытался забраться. Ашша-Ри подтолкнула его.
— Живее, ты, людская падаль! — прошипела она. — Через пять вдохов станет поздно! Держишься?
И, не дождавшись ответа, полезла наверх.
— Да куда ты!.. — зашипел человек.
Он покачнулся, дёрнулся, но устоял.
Запятнанный стиснул зубы, вдохнул, опустил голову. Врос в землю, стал одним целым со стеной. Человек охнул, Ашша-Ри поднялась ещё выше, и плечам стало легче.
Шогол-Ву прислушался.
За дыханием человека он уловил шаги стража — неспешные, тяжёлые. Вскрик — даже не вскрик, звук умер, едва успев родиться — и мягкий удар. Что-то упало на камни, и кто-то позаботился, чтобы упало чуть слышно. Спустя вдох, не больше, сверху упала верёвка.
Человек полез с кряхтением. Ашша-Ри поймала его, потянула.
— Живо! — раздался её шёпот. — Не медли, бери фонарь!
Она растянулась на стене. Свет разгорелся, проплыл мимо. Человек шёл неторопливо, подволакивая ноги. Зевнул.
Он прошёл дальше, унося огонь, и Ашша-Ри свесилась над стеной.
— Лезь! — поторопила она.
Шогол-Ву поднялся по верёвке, смотал её, пристроил на руке. Поглядел на человека — тот возвращался, тёмная фигура в меховой шапке. Фонарь покачивался в отставленной руке, освещая куртку с глазом на груди, застёгнутую наспех.
— Ждите! — велела Ашша-Ри. — Поймёте,
И нырнула в тени.
Шогол-Ву растянулся на холодных камнях и ждал. Человек бродил взад-вперёд, заменяя пропавшего стража. То и дело зевал, прячась за ладонью.
Лишь ветер шумел, просыпаясь. Из города донёсся оклик, ленивый и протяжный, и ему отозвался такой же. Всё стихло.
Ударил колокол.
Замерли огни на стенах в руках стражей.
— Пожар! — раздалось далёкое, чуть слышное, и его подхватили другие, принесли ближе.
— Пожар! Пожар! — накатило волной.
Человек опустил фонарь.
— Уходим, — сказал он, отбрасывая шапку. Заспешил, торопливо расстёгивая на ходу чужую куртку.
Уже было видно, как над кварталом близ городских ворот поднимается дым, озирается по сторонам, ворочает рыжим брюхом. Стража спешила туда. Выглянул и кое-кто из горожан. Никому не было дела до двоих, что пробирались задворками впотьмах.
Дом, где жил теперь Свартин, стоял наособицу. Прежде сюда ходили к портному и писарю, вокруг стояли прилавки зеленщиков. Сладко пахли горшочки с мёдом, била хвостами рыба в бочках, бродили разносчики с лотками. Это всё вычистили.
В Пограничной Заставе нашлись бы дома богаче, уютнее для жилья, но отчего-то Свартин Большая Рука взял себе этот. Отчего-то разогнал рынок — и куда только его перенесли, если в черте городских стен не нашлось бы и клочка лишней земли?
У входа крутились стражи. Встревоженно прислушивались к шуму, перебрасывались словами. Фонари качались в их руках, свет плясал на резных балках, узорных наличниках. Запятнанному нравилось это людское мастерство, в другой раз полюбовался бы. Но не теперь.
Он раскрутил пращу, сделанную наспех, и метнул камень. Тот загрохотал по ставне дома на другой стороне площади.
— Эй, Даффе, слышал? Чё это там?
— Да мне почём знать. Эй! Кто там? Отвечай!
Стражи помедлили, и один сказал другому:
— Иди, проверь, а?
— А чё я? Сам и иди!
— А вдруг чего? Ну, давай вместе. Колокол ещё, горим, что ли?
Фонари поплыли через площадь. Стражи не торопились, всматриваясь в темноту и прислушиваясь. Далеко не пошли, но и этого хватило двоим, чтобы пробраться к окну сбоку дома.
Ставни, тоже резные, запирались изнутри. Прежде задвижка была снаружи, люди их так обычно и устраивали, но кто-то распорядился её перенести.
Человек достал из-за пазухи тонкий инструмент, завозился.
— Чего под руку пялишься? — сердито прошептал он. — Следи лучше, чтобы те двое сюда не сунулись. Поднимут шум, и нам конец.
Легко заскрежетало, и ставни поддались.
— Ага, значит, не ошибся, — довольно сказал человек, вглядываясь в темень зала. — Лезь ты первый. Оглядись, а я следом.