Сын графа Монте-Кристо
Шрифт:
Врачи единогласно склонялись к тому, что Клари должна была умереть на юге, хотя и немного облегчив в теплом климате свои страдания. Стали искать для нее гувернантку. Пригласили госпожу Караман, здоровую женщину лет пятидесяти. Она заботливо отнеслась к больной, и вскоре уехала вместе с нею в Ниццу.
Госпожа Караман скоро начала сильно сомневаться в неизлечимости болезни своей подопечной, она заметила, что Клари никогда не страдала одышкой, что она часто с завистью поглядывала на бифштексы и пулярки, подаваемые к обеду самой гувернантке, сама же почти ничего не ела, ссылаясь на отсутствие аппетита.
Таким образом дело дошло до того, что госпожа Караман сказала своей питомице:
— Пора с этим кончать, дитя мое! Вы так же больны, как и я! Поэзия — вещь прекрасная, но ею сыт не будешь. С сегодняшнего дня вы станете исправно есть, будете пить хорошее красное вино и ходить со мной на прогулку пешком, а не кататься в душной карете. Вы вовсе не похожи на больную птичку, которую держат взаперти. И без возражений! Кашлять вы тоже перестанете — это глупая привычка, а через месяц мы позаботимся и о дальнейшем!
Клари вздыхала и стонала, но гувернантка настояла на своем: с дрожью и страхом больная съела первый бифштекс. Ей казалось, что непривычная пища ее задушит, но этого не случилось. К вину Клари скоро тоже привыкла, и госпожа Караман торжествовала.
Случай явился ей на подмогу. Как-то раз на виллу, занимаемую обеими дамами, пробрались бандиты: прислуга помещалась в другом флигеле. И госпожа Караман, захватив тяжелый серебряный подсвечник, храбро направилась в гостиную, где слышался шорох. Одного из бандитов храбрая француженка хватила подсвечником по голове — разбойник упал, но его товарищ схватил гувернантку за горло. Ей пришлось бы туго, но в этот момент раздался выстрел — бандит выпустил свою жертву и со страшным криком грохнулся на пол.
Госпожа Караман обернулась — у дверей стояла Клари. Она была бледна, глаза ее сверкали, и нежная ручка судорожно сжимала пистолет.
На шум прибежала прислуга, раненые бандиты были немедленно арестованы, а гувернантка со слезами на глазах обняла свою спасительницу.
— Такая энергия, такое присутствие духа, а между тем вы считаете себя больной, полумертвой! — сказала француженка с улыбкой своей подопечной.— Успокойтесь, скоро мы увидим, кто из нас был прав.
С этого дня Клари заметно развеселилась и быстро окрепла. Хотя она иногда и вспоминала о Вертере, уверяла, что жить на свете не стоит, но госпожа Караман и тут явилась с мудрым советом:
— Займитесь вы чем-нибудь, изберите какую-нибудь цель в жизни.
— Кому я нужна? — вздыхала Клари.
— Вы так думаете? Очень ошибаетесь, милая. На свете есть много горя и нужды, вы встретитесь, конечно, с ними на улицах больших городов — они ютятся в закоулках. Я — парижанка, и знаю отлично, что в нашей великолепной столице ежедневно умирают с голоду люди, конечно, не живущие в центре Парижа.
— Не могу ли я им помочь? — простонала Клари.
— Это весьма легко: бедных всегда можно найти, стоит только поискать.
— Вы позволите мне, мадам Караман, нет, я лучше буду называть вас мамашей Караман.
— Называйте, милочка.
— Итак, мамаша, мне крайне надоела Ницца!
— И мне тоже.
— Не поехать ли нам в Марсель?
— Поедемте, дитя мое.
— И вот что еще, мамаша,— робко прибавила Клари,— я бы хотела поехать туда… верхом.
— Тем лучше, моя крошка,— приехав в Марсель, вы будете совершенно здоровой.
Неделю спустя они поселились в Марселе. Гувернантка была права: юная больная быстро поправлялась, она твердо желала быть здоровой, и тот, кто видел ее верхом на лошади, крайне удивился бы, узнав, что еще недавно эту девушку считали неизлечимо больной, носившей в груди чахотку.
В Марселе Клари лицом к лицу столкнулась с болезнями, горем и нищетой — лишь теперь поняла она, какое счастье заключается в богатстве. Никто не уходил от нее без щедрого пособия или помощи, и мамаша Караман не могла нарадоваться тому, что поездка, начатая при столь грустных обстоятельствах, привела к такому прекрасному результату.
Как-то раз во время прогулки Клари повстречала Мерседес, красивое, но бледное лицо которой и печальные темные глаза произвели сильное впечатление на девушку. Оброненный платок, принадлежавший Мерседес, послужил предлогом заговорить с нею. Мерседес тоже душою привязалась к Клари: ее веселость никогда не выходила из границ, она с уважением относилась к чужому горю. Они сблизились, и вскоре Клари стала без церемоний навещать Мерседес в ее маленьком домике.
Мерседес вскоре узнала все о прошлой жизни молодой англичанки; она усердно поддерживала мамашу Караман в деле воспитания Клари. Понятно, что богатая наследница горячо привязалась к бедной и одинокой женщине.
Мерседес была счастлива — теперь у нее была подруга, с которой она могла говорить об Альбере: вот уже десять лет, как он находился в Алжире, и мать жила лишь его письмами, постоянно с восторгом перечитывая их. Альбер носил теперь фамилию Жолиетт — фамилия Морсер для него с матерью была связана со страшными воспоминаниями, и Клари заранее высоко оценила молодого капитана Жолиетта.
Альбер писал еженедельно — и вдруг замолк. Для бедной матери настало тяжелое и мучительное время. Прибытие «шакала» Кукушки, привезшего крайне тревожные известия, усилило ее горе, и, наконец, несчастная Мерседес решилась обратиться за помощью к Монте-Кристо.
Во время разговора Мерседес с Клари наш сержант, стоявший у окна, вскрикнул:
— Сейчас в гавань вошла великолепная яхта. О, теперь я разобрал надпись на корме: «Зимородок».
— Слава Богу,— рыдая, сказала Мерседес, упав на колени.— Я знала, что он вернется!
— Я уйду, мамаша,— сказала Клари, вставая,— но если что-нибудь будет решено, так я тотчас же об этом узнаю?
— Немедленно,— ответила Мерседес.— Послушайте, сержант, проводите мисс Клари и возвращайтесь… Сейчас вы можете мне понадобиться.
Сержант и Клари ушли.
Перед домиком остановилась карета, из нее вышел мужчина и вбежал по узкой лестнице наверх.
— Мерседес! — крикнул он с дрожью в голосе.
Мерседес зарыдала.
— Эдмон! Эдмон!
<