Сын Кощея

Казьмин Анатолий Антонович

А ещё через пару дней к нам присоединился Горыныч.

Он приземлился на лужайке перед домом, пустил в небо праздничный салют и сразу же попросил покушать. Пришлось Иван Палычу поднапрячь своих кухонных бесов и они организовали нам поставки из Дворца уже освежёванных туш для прокорма этого проглота. У нас же мясо во Дворце самовосстанавливающееся, помните? Не разорять же крестьян в угоду трёхглавому?

Но Горыныч хоть и бодрился, но было видно, что он ужасно расстроен и подавлен. А когда мы с Михалычем зажали его между сараями на заднем дворе, он не выдержал

и рассказал нам о своей трагедии:

– Ну вот чего она, а?! Я лежим, обед перевариваем, а она вдруг подскакивает и давай меня по мордам хвостом хлестать! Я ей мол, ну ты чего, жабонька моя? А она нам – хрясь! Хорошо, не видел никто, а то бы со стыда сгорели бы…

– Так ты же вон какой здоровый! – поразился я.

– Ну не буду же я на женщину лапу подымать, – укоризненно посмотрел он на меня. – Перетерпел, чего уж.

– Выяснил потом, – спросил дед, – за что она на тебя накинулась?

– Угу, – поморщился Горыныч. – Ни из-за чего.

– Да ладно, – не поверил я. – Горыня у нас мамзель спокойная, рассудительная. Давай, колись.

– Да правда, Федь! Услышала на базаре как кто-то сказку или ещё там что-то про Жар-птицу рассказывал, так не дослушала и сразу ко мне кинулась. И давай хвостом лупить, ничего не говоря.

– Жар-птица? – дед недоумённо посмотрел на меня. – Ты что-нибудь понимаешь, внучек?

– Вот и я вначале ничего не понял, – проворчал Змей. – А когда она на нас орать начала, тогда кое-как и разобрался. Она как услышала про Жар-птицу, так сразу решила, что я к этому чуду-юду причастен.

– В смысле? – не понял я. – Решила, что ты с этой птицей романчик крутишь? Бред какой-то…

– Да если бы, Федь, – вздохнул Горыныч. – Она с чего-то вдруг решила, что эта Жар-птица – ребёнок мой, которого я каким-то образом успел заиметь в этом мире за какие-то три месяца.

– А, понял! – заржал я. – Жар, огонь? Вот она на тебя и подумала, раз ты огнём плюёшься?

– Вот где логика, Федь? – снова вздохнул трёхглавый.

– Бабы… – сочувствующе похлопал его ладонью по шее Михалыч.

– Ну, вот так, – покачал стразу тремя головами Горыныч. – Теперь у вас жить буду. А она пусть как хочет…

– Располагайся на заднем дворе, – кивнул я. – А если дожди пойдут, навес построим.

Только это не последняя любовная драма у нас была. Тем же вечером к нам погостить прибыл французский посол и сразу же умотал на гулянки в деревню. А Маша даже виду не подала, что расстроена и тоже рванула к своим местным ухажёрам. Я только рукой махнул. Пусть развлекаются, как хотят. Чувства у них, любовь! Страдают они! Ха!

Думаете всё с гостями? Как бы не так!

Ну, не гость, скорее – официальный представитель Кощея-батюшки. Ага, Гюнтер. Своею собственной голубой персоной.

Коротко облизнувшись на Машиных ухажёров, он затребовал у меня приватной аудиенции, но к присоединившемуся ко мне Михалычу, претензий не предъявил и мы втроём поднялись на второй этаж в мою спальню.

– Хорошо тут у вас, тихо, – начал он вздохом свою речь. – А вот у нас… – он осторожно потрогал синяк под глазом.

– Кощеюшка? – понимающе кивнул дед.

Гюнтер не ответил, а только снова вздохнул.

– Ты к нам в отпуск или по делу? – поинтересовался я.

– По незавершённому делу, – он выудил из кармана сюртука лист бумаги. – Указ о вашем увольнении, Фёдор Васильевич. Извольте расписаться об ознакомлении.

– Не буду, – я даже руки за спину заложил. – Я уже несколько дней как безработный, а ты мне задним числом приказ подсовываешь.

– Ну и не надо, – легко согласился он, пряча бумагу, а потом помялся и спросил: – А возвращаться не надумали, Фёдор Васильевич? Всей вашей Канцелярией, разумеется.

– Нас же пинком из города вышибли, забыл? Со строгим наказом – и носа к вам не показывать.

– Ну, Фёдор Васильевич, – вздохнул он. – Ну, бывает, ну вы же в курсе. Погорячился Государь, так не в первый же раз?

– Увольняет – в первый! – отрезал я.

– Вы подумайте всё же, – попросил дворецкий.

– Это Кощеюшка тебе приказал нас обратно на службу позвать? – прищурился дед.

– Ну что вы, господин Михалыч, исключительно моя инициатива.

– Ну и закрыт вопрос тогда, – заявил я. – Погостишь у нас? Еда тут свежая, натуральная, а парни здоровые и мордастые.

– Эх, – только и вздохнул Гюнтер. – Как я Его Величество одного оставлю? Бутерброд на дорожку?

– И коньячку нальём, – заверил я, – мы же не жадины какие-нибудь дворцовые.

– Сочтёмся, Фёдор Васильевич, – опять вздохнул дворецкий. – Но вы всё же подумайте…

***

А чего там думать? Сами мы на поклон к Кощею не пойдём. Он, судя по всему ещё психует, ну и… Ждём, короче. Но, честно говоря, я понемногу уже скучать тут начал. Нет, хорошо в деревне, хотя уже и не так тихо по сравнению с первыми днями, но всё равно душа радуется, а тело отдыхает. А я скучаю. Одна радость – на выходные ко мне Варя приезжала. Жаль только на одну ночку всего. Но тоже понимаю, работа, чего уж. И выходные эти пролетели как столярный цех с тринадцатой зарплатой. Хорошо хоть поток гостей прекратился, а то из тихой деревеньки, Рябово превратилось шумный курортный городок с толпами вечно орущих отдыхающих, постоянным весельем и непрекращающимся праздником. И всё равно – скучно. Я уже привык быть постоянно в напряге, улаживать конфликты, решать проблемы, а как попал сюда, то сначала обрадовался и отдохнул хорошенько, а потом вдруг всех этих забот стало не хватать. Да и по городу я соскучился. И по Кощею. Ну, чуть-чуть.

А Кощей и сам меня удивил, загадочный он наш, хотя и Великий и Ужасный, конечно.

Где-то в начале второй недели нашего отдыха, когда после завтрака мы с Михалычем покачивались в креслах на веранде и лениво созерцали окрестности, пред нами внезапно возник магический портал перехода, из которого шагнул царь-батюшка. Он быстро огляделся, а потом протянул мне своего чёрного как смоль котёнка:

– Держи. Пусть тут у вас свежим воздухом подышит, – и он сделал шаг назад во всё ещё открытый портал.