Сын крестьянский
Шрифт:
Помолчал Болотников и, окинув собравшихся зорким глазом, продолжал:
— Еще скажу я вам, други ратные, про измену Истомы Пашкова. Ушла с им к царю малость людей, пять сотен, не более. Все дворяне да дети боярские. Народ черный из войска его с нами остался.
Неистощимая энергия сверкала в серых очах Ивана Исаевича. Окружающие успокоились, лица повеселели. Федор встал, закрутил свои усы, прокашлялся, положил руку на эфес сабли, сказал:
— И то мовыть треба, батько воевода: трохи маломочны мы стали. Кого повыбывалы, бисовы диты, хто сами поутикалы к царю. А вин сыл набирае. У Москвы уся его воинская справа
Начальники загрохотали, и всех громче смеялся сам Федор. На бритой голове его трясся оселедец.
Глава XIV
В Кремле, в Грановитой палате, собралась боярская дума. Лучи солнца проникали сквозь стрельчатые окна, освещали расписанные красками стены, потолок, собравшихся. Настроение у всех было приподнятое.
Царь сидел в высоком резном кресле кипарисового дерева, с золоченым орлом на спинке. Это белого цвета кресло блистало драгоценными камнями. По обе стороны — двое рынд в белых атласных кафтанах, с бердышами. Лицо Шуйского похудело. Он острыми, пронырливыми глазками посматривал на бояр, словно наперед стараясь прочесть их мысли.
Бояр собралось много. Они сидели, соблюдая местничество, на лавках с бархатными малиновыми полавочниками; были в длинных кафтанах, у большинства с высокими стоячими воротниками — каптырями. Поверх кафтанов — чуги. Эта шелковая, бархатная, атласная одежда гармонировала с росписью цветами, травами на стенах палаты.
Красные, синие сафьяновые сапоги с острыми носками. Бросались в глаза пальцы боярских рук, разукрашенные сверкающими кольцами.
Бородатый, степенный боярский цветник — в ожидании. Выделялись некоторые, прибывшие с поля брани, в доспехах. Тихие переговоры…
Царь поднялся, его одежда и шапка Мономаха сверкали золотом, драгоценными камнями. Водворилось молчание.
— Учнем, бояре, судити да рядити, как нам с войной быть? Кончать надо с вором Болотниковым! Первый боярин, ты что скажешь?
Князь Мстиславский, в шлеме, колонтаре [52] , гордый, решительный, поднялся с места.
— Великий государь! Воры ныне слабже стали супротив прежнего, а мы сильнее. Пришел срок добить супостатов. Куй железо, пока горячо! Так ведь, бояре?
52
Колонтарь — безрукавный металлический панцирь.
— Верно, верно!
— Правду сказываешь! — загудели бояре.
— Наступать, великий государь, надлежит, и незамедлительно! — закончил Мстиславский.
На лице Шуйского появились нерешительность, колебание, но быстро исчезли.
— Надо, надобно наступать! — кричали бородачи бояре, все более и более распаляясь.
Шуйский помолчал, соблюдая царский чин. Истово перекрестился, а за ним и бояре. Потом он громко произнес:
— Быть посему! Заутра выступаем в поход!
Рано утром второго декабря через Калужские и Серпуховские ворота двинулись: пришедшая в Москву смоленская дружина и полк Ивана Шуйского, потом полки «на вылазке» и осадные во главе с князем Михаилом Скопиным-Шуйским. За ними шли дружины Пашкова, Ляпунова и Сумбулова. Сзади следовали и стали в резерве пришедшие с усмирения замосковных городов отряды Крюк-Колычева, Мезецкого, Полтева. Громадная собралась рать.
Болотников повел свое войско к слободе Котлы сам. Здесь разгорелся жаркий бой. На левый фланг повстанцев двинулась от Новодевичьего монастыря дружина смольнян с «нарядом». Пушки били упорно и непрерывно. Поднялся ужасающий гром, облако дыма заволокло наступающих. Было подбито несколько орудий повстанцев, перебито много прислуги.
Проезжал с поручением мимо пушки Олешка. При ней остался один пушкарь. Остальные валялись мертвые на окровавленном снегу.
— Эй, молодец, слазь, пособи малость! Хоть ядра подавай. Один я совсем упарился.
Олешка тут же соскочил с коня, привязал его к березке в буераке, стал помогать. Чаще засверкал огонь, орудие окуталось дымом.
— Пли… откат… подавай ядро… банник давай… заряжаю… пли!.. — командовал и действовал маленький, юркий, коренастый пушкарь, со съехавшим набок треухом, в зипуне нараспашку, в лаптях.
Вскоре появились три запасных пушкаря.
— Ну, сокол, благодарствую! — крикнул пушкарь и начал натирать себе снегом побелевшие от мороза нос и уши.
Олешка вскочил на коня, махнул на прощание шапкой, помчался к Болотникову.
Пьяные смольняне бежали и ревели как оглашенные. Вскоре из тыла появился сам Болотников вместе с Олешкой и тысячью конников. От неожиданности смольняне растерялись, повернули назад. Гибли под ударами сверкающих клинков.
Натиск на левом фланге был отбит. Побоище шло уже на правом фланге народного войска. Там были два полка, сформированные из оставшихся верными Болотникову пашковцев. На них ударили три полка Скопина-Шуйского, а за ними дружины Ляпунова и Сумбулова. Болотников и Олешка теперь уже с двумя тысячами всадников поспешили на правый фланг.
Иван Исаевич видел вдали двух конных в синих епанчах поверх панцирей, в шишаках. Епанчи развевались по ветру, конные самозабвенно рубились. Болотников узнал их.
— А, знакомцы Сумбулов и Ляпунов! Славно рубятся, славно! — воскликнул он, бросаясь с Олешкой в самую гущу. Здесь же рубились Юрий Беззубцев с донскими казаками и Федор Гора с запорожцами и украинцами.
Шли одновременно два боя: пехота на пехоту и жаркая кавалерийская схватка. Как в котле, кипели люди, кони… Ни та, ни другая сторона не уступала. Тут от Новодевичьего монастыря ударили свежие силы: полк Ивана Шуйского, отряды Крюк-Колычева, Мезецкого, Григория Полтева. Удар был неожиданным. Болотников приказал отводить ослабленные после боев войска в Коломенское и Заборье.
В бою второго декабря Болотников понес огромные потери. Не поздоровилось и победителям.
Яркая одинокая утренняя звезда на розовеющем небе. Над смутно-темными лесами лиловая громада туч. У опушки — огонек, который словно перемигивается со звездой. Перед лесами мерцающая белая с синевой снежная пелена. Морозный воздух искрится, переливается. Утренняя тишина… Но вот она резко нарушается: громадная людская туча выползла из лесов. В Коломенском народ высыпал на вал, с любопытством наблюдал за появившимися колоннами царского войска.