Сын крестьянский
Шрифт:
По Боровскому большаку скакал всадник, издали махая красным платком. Болотников со свитой остановились. Подъехал бородатый донец с пикой.
— Ты что, казак?
— Вперед, воевода, до тебя послан атаманом Юрием Беззубцевым. Встречай! Вон и они!
Из леса показались конные отряды. Впереди ехали Федор Гора и Юрий Беззубцев. У Федора рука была на перевязи.
— Воевода и иные прочие, бувайте здоровеньки, — забасил он. — Сеча гарна у Заборьи…
Федор побледнел и пошатнулся на коне. Беззубцев заботливо поддержал батьку и
— Был бой в Заборье с царскими войсками. Мы вот прорвались, а много войска там осталось. Должно, перебьют их.
Болотников помрачнел. Подъехал к Федору:
— Ты, друже, ранен?
Федор усмехнулся:
— Трохи, трохи!
— Беззубцев, вези его в город, смотри, чтобы он с коня не свалился. Езжайте все в острог.
Невесел был Иван Исаевич, глубокая складка залегла меж бровями. «Одно из двух, — думал он, — казаков в Заборье полонят или перебьют. Твой ныне верх, царь! Постой, бой с тобою еще не кончен, шубник!»
Мимо него проезжали молодцевато казаки. Дробный стук копыт раздавался по обледенелой дороге. Болотников глядел на уцелевших людей, и на душе у него становилось теплее. Он громко крикнул:
— Здорово, соколы!
В ответ казаки замахали шапками, раздался гул голосов:
— Хай живе, ридный батько! Слава! Слава!
— Будь здоров, воевода!
Вместе с воеводой они въехали в Калугу.
Пуля пробила Федору левое плечо. Его знобило. Он морщился от боли, отсиживаясь в теплой избе. За неимением лекаря Иван Исаевич призвал бабку. Она мыла рану, засыпала порохом, перевязывала, ложила руку в лубки.
Месяца через два плечо у батьки зажило. А пока ходил он мрачный, потихоньку, мечтательно напевал, много спал.
На следующий день после прибытия в Калугу на подступах к городу повстанцы увидели московские войска. Это были полки брата царя, Димитрия Шуйского. Димитрий был самонадеян, чванлив. Под вечер Шуйский собрал военачальников. Стояли вытянувшись.
Грозно нахмурив рыжие брови и презрительно выпятив нижнюю губу, князь хвастливо говорил:
— Пора вора Ивашку Болотникова доконать! Что от его осталося? Одни поскребыши! Кончим с гилевшиками — и вся недолга!
Иные начальники согласно кивали головой, иные же думали: «Медведь в берлоге не убит, а он уже шкуру делит».
Шуйский послал под стены города глашатая с приказом о сдаче. Болотников отвечал ему со стены. Приложив руки рупором ко рту, он кричал:
— Передай князю, что через три дня ответ дадим, пока подумаем!
— Думай не думай, все едино гроб вам приспел! — громко ответил глашатай, нагло захохотал и отъехал.
Болотников тут же отправил людей в соседние городки — Лихвин, Мещовск, Перемышль, Воротынск — с просьбой о помощи.
Прошло три дня. Князь не получал от Болотникова ответа. Шуйский рассвирепел. Красный, как клюква, он стучал кулаком по столу, кричал:
— Молчат воры! Коли так, узнают они меня!
Он отдал приказ, и один из полков пошел на приступ. В это время в тыл ему ударил сводный отряд из соседних городков. Раскрылись ворота острога, вылетела конница Болотникова, за ней вышла пехота. Началось побоище. Зажатые с двух сторон, враги не выдержали столь яростного натиска.
Первыми бросились назад, по Боровскому большаку, разрозненные верхоконные толпы, погоняемые, как стадо, конниками Болотникова. Затем ринулось назад царское пешее войско.
Местами царские сотники и полусотники пытались остановить бегущих, хватали их за полушубки, осыпали площадной руганью, били нагайками, стреляли. Ревущее, топочущее море беглецов, все сметая на своем пути, таяло под ударами повстанцев. Паника увеличивалась. В гущу отступающих врывались обозные на телегах, пушкари с пушками. Они загораживали пути, давили народ.
Какой-то стрелец в залихватски заломленной рысьей шапке, в красном длиннополом кафтане на меху, с самопалом за спиной, стоял в сторонке и хохотал.
— Ишь топочут, как стоялые жеребцы! Ну вас к ляду! К Болотникову уйду!
Таких царских бойцов — стрельцов и призванных даточных людей, осторожно пробиравшихся к народному войску, — набралось немало.
У опушки дремучего леса стояла изба, полузанесенная снегом. В ней разместился со своей свитой Димитрий Шуйский. В охране была сотня конников. От Шуйского к войскам и обратно скакали гонцы.
— В бой мне кидаться не след. Я руководствую войском, — утешал себя оторопевший от неприятных известий князь.
Битва продолжалась. Прискакал еще гонец.
— Беда, князь! Все пропало! Скончание нам!
Свита забеспокоилась.
— Будет, княже, ждать. Сгинем, спасаться надо!
Шуйский распорядился подать коня.
Вскочив на вороного иноходца, он со свитой и охраной помчался по проселочной дороге на Боровск.
Московские верхи, узнав о поражении Димитрия Шуйского, основательно приуныли. В народе шептались:
— Вот те и доконали Болотникова! Вишь как огрызнулся. Пух да перья от царева брата полетели!
Дни, недели мчались… Как-то в декабре Никола и Варвара видели толпы повстанцев, ободранных, голодных, коих гнали или на убой, или на тяжкие работы. Похолодало у обоих на душе.
— Погоди, царь-шубник! Отольются тебе народные слезы, погоди!
Услыхали, что Болотников в Калуге сел. Гадали, что будет с войском народным.
— Отобьются от Ивана Шуйского, помяни мое слово, отобьются! — уверенно говорил Никола. И Варвара в то же верила. А по улицам Москвы много военных шли, скакали… Верховые стрельцы в красных охабнях наводили порядок, отвратительно ругаясь. С грохотом ехали пушки, осадные и полевые. Иные тащили до десятка коней. Раздавался победный гул церковных колоколов, во главе с царь-колоколом Ивана Великого. Провожали войска на Калугу.