Сын крестьянский
Шрифт:
В тот же день Парфенов «был да сплыл». Исчезли из мастерской еще три человека. Куда они пропали, никто не знал. Среди них был Фидлер.
Вальтер присмирел, боязливо посматривал на работных.
Фридрих Фидлер, в представлении окружающих его расчетливых немцев, был человеком со странностями. Очень способный, превосходный мастер, он, подобно Парфенову, ничего не нажил за свою жизнь, не имел ни кола ни двора, и в свои тридцать пять лет был одинок. Он был непоседлив. Все куда-то тянуло его. И на Русь прибыл он из-за непоседливости
Фидлера часто преследовали неудачи. После происшествия в литейной он решил уйти вместе с Парфеновым, всецело полагаясь на своего русского друга, сильного, умного, хорошо знающего страну. Фидлер понимал, что Парфенов в литейную не вернется. Но он разминулся с Парфеновым и стал бродить по Москве один, в поисках его.
Вальтер тотчас же донес об исчезновении четырех мастеровых, обнаруженной им крамоле и «нападении на него».
Фидлера, бросавшегося в глаза иноземца, на следующий же день поймали и отвели в острог.
Делом о крамоле в литейной мастерской заинтересовались большие начальные люди. Им занялся боярин Троекуров, наблюдавший за делами Земского приказа. Его особенно заинтересовала личность Фидлера. Боярин не верил, чтобы Фидлер имел какое-либо отношение к «воровству Ивашки Болотникова».
«Дурни, — думал боярин о подьячих и приказных, — что выдумали! Мысленное ли дело, чтобы иноземец лез в этакие дела! Чего ему там надо? Немцу да фрязину деньги на Руси наживать — вот и вся их забота о нас. Иноземцу кто платит, тому он у нас и служит. Вот олухи приказные! Кого надо, не поймали, а радуются, что безвинного немца в темницу засадили! Иноземца в гилевщика обратили…»
Боярин призадумался. У него родилась насчет Фидлера мысль, приведшая его в восторг. Степенный, соблюдавший величие даже перед самим собой, он засмеялся, запел, даже в ладоши захлопал, испугав челядинца за дверью.
В тот же день Троекуров поехал в Земский приказ и велел привести Фидлера.
К боярину ввели небольшого рыжего человека в потрепанной, бедной одежде иноземного покроя, со связанными назад руками.
Фидлер отвесил земной поклон и стал, понуря голову, у двери. Стражи вышли.
Троекуров сидел в кресле у стола, покрытого красным сукном, тоже красный, плешивый, с большим животом. Время уже было вечернее. На столе мигали две большие сальные свечи.
Боярин долго молча разглядывал Фидлера, потом спросил:
— Фидлер прозываешься?
— Фидлер. Фридрих Фидлер.
— Из каких же ты Фидлеров? Не родственник ли доктору Каспару Фидлеру? Почтенный человек…
— Нет. Я такого Фидлера и не знаю. Фидлеров средь нас, немцев, много. Одного прозвания с им.
— Мастеровой ты? Работный человек, что ли?
— Работный я человек.
— То-то! Невысокого полета птица! — Троекуров презрительно оглядел тщедушную, теперь оборванную и помятую фигуру узника. — Так-так, немец! Хорош гусь! За вора, как его там…
Боярин заглянул в лежащую перед ним бумагу. Фидлер узнал почерк Вальтера.
— Да… За вора, за Парфенова заступаешься? Мирволишь ему! Ах ты, сукин сын!
Боярин вскочил и заорал:
— Пытки захотел?!
Фидлер помертвел от ужаса при одной мысли о пытке.
— Что ты, что ты, милостивый князь, боярин… — произнес он, побледнев.
— Вот те и что ты! Как вздернем на дыбе, тогда узнаешь, где раки зимуют!
Боярин ухмыльнулся, глядя на потрясенного немца. «Струхнул, дурило! Теперь из его хоть веревки вей!»
— Подойди поближе, сукин сын!
Тот подошел.
— Ежели добра хочешь, тогда слушай меня со вниманием!
Фидлер боязливо глядел на страшного пузатого боярина.
Троекуров поманил его пальцем ближе к столу и тихо сказал:
— Дело к тебе есть. Исполнишь — богат станешь. Большой кишень золота получишь, хоромы купецкие. Откажешься, завтра же на кол. Понял?
Фидлер насторожился. Прерывающимся голосом спросил:
— Что я должен сделать, боярин?
Троекуров минуту подумал. Потом наклонился почти к самому уху немца и зашептал:
— Всем ворам вор Ивашка Болотников. Он всей смуты закоперщик. Берись извести его.
От боярина пахло винным перегаром и лампадным маслом. В горле у него что-то клокотало. Дыхание было сиплое, тяжелое.
Фидлер оторопел от неожиданности. Фигурка его сжалась. Глаза стали круглыми, застывшими.
— Извести?.. Болотникова?.. Как так извести Болотникова?.. Я?.. — спрашивал он также шепотом.
— Дура, чего испугался? — ухмыльнулся Троекуров.
«Стоит ли с ним связываться? — тревожно мелькало в голове боярина. — А что как обманет? Возьмется да обманет? Да разболтает? Ивашке предастся? Нет, не посмеет. Кому же такое дело доверить, как не иноземцу? Русскому доверить — сомненье берет: ну как переметнется? Не боярина же посылать…»
— Как извести? Зело просто: отравишь его. Царю службу сослужишь. Озолотим тебя, — продолжал все так же тихо, почти шепотом, Троекуров. — А тебе что: явишься к Ивашке, ему литейщики нужны. В доверие войдешь. Верного яду тебе дадим. А там и… Так как же? Сказывай.
Фидлер призадумался. Троекуров принял его молчание за нежелание ответить. Лицо его сразу стало свирепым. Он с силой стукнул кулаком по столу и рявкнул:
— Ну!!
Фидлеру померещилась дыба, и у него мгновенно родилась мысль: «Надо как угодно отодвинуть развязку. Надо схитрить!.. Прежде всего выбраться отсюда. А там видно будет, что делать дальше…»
Стараясь казаться по возможности более спокойным, даже обрадованным, он с напускной беззаботностью проговорил:
— Это можно! Дело нехитрое! Ладно, ладно, князь!