Сын крестьянский
Шрифт:
Взобравшись на башню острога, Иван Исаевич закричал басовито, раскатисто:
— Э-ге-ге, гости незваные! Не совались бы в воду, не нащупав броду. Умылись в крови? Так и впредь будет!
Осажденные, слыша эти слова, громко хохотали.
Убитых врагов выбросили под кручу к Оке, на съедение волкам. Своих же похоронили с почетом в братских могилах. За две ночи заделали пробоины в остроге.
Опять заглохла на время война. Выбрав свободный час, Болотников пошел к Парфенову, в его литейную. Дело там было на полном ходу. Иван Исаевич пошел
В мелких опоках лили чугунные ядра. Большая куча их лежала в углу. Кузнец с молотобойцем ковали рогатины. Две другие пары делали кистени, чеканы, топоры, пики.
Болотников одобрительно улыбнулся:
— Молодцы, литейщики и кузнецы! Старайтесь, старайтесь для народа!
Болотников крепко пожал руку Парфенову и Фидлеру.
Немец покраснел, сказал:
— Помогаю дяде Васе, как умею.
Хохолок его огненно-рыжих волос задорно торчал на голове.
Пошли к земляной форме, в которой металл уже застыл. Работные люди быстро порушили форму, и выявилась пушка. Ее нужно было еще обделывать и ставить на колеса. Болотников ушел из литейной довольный.
Парфенов сказал ему на прощание, кивнув на Фидлера и засмеявшись:
— Царь прислал нам доброго литейных дел мастера.
— Что же, благодарствую, «великий государь», — ответил, улыбнувшись, Болотников.
Саженях в двухстах от острога в лесочке стояла изба. Рядом с ней — сад, огород. Стражи со стен сообщили Болотникову, что по ночам в окнах избы мелькает свет.
— Что за притча? Свои туда не ходят. Значит — вороги! Подвоха жди! — произнес озабоченно Иван Исаевич.
Гора, по его приказу, послал туда украинца, нарядив его поверх полушубка и шапки в белый балахон.
— Подывысь, якая там петрушка заховалась!
Под утро разведчик вернулся.
— Я до самой хаты добрався, — докладывал он батьке. — Оконця зачинены, а наскризь видно: хлопцы землю тягають, у сади ховають. Подкоп пид нас. Це дило ясно!
Болотников решил не спешить.
— Пускай копают, не скоро кончат. Ден через восемь порушим.
В назначенный срок ночью десяток повстанцев потащили к избе на санках бочонок с порохом и смолу в ведре. Затаясь, они видели, как царские ратники вытаскивали в сад землю. Повстанцы крадучись подобрались к избе и внезапно обрушились на врагов, вошли в избу, сволокли в подземелье бочонок с порохом, подожгли фитиль, а стены избы облили смолой и зажгли. Вскоре загремел взрыв. Яркое пламя пылало на месте избы. Днем со стен острога была видна развороченная земля.
Темными ночами донские казаки ползком, пластунами, добирались до вражьих гуляй-городов, совали в щели «прелестные письма». В них Болотников звал к себе черных людей.
Как-то ночью разбудили Ивана Исаевича, сказав, что у острога стоит дружина, пришла сдаваться. Болотников при свете фонаря с удовольствием оглядывал большую толпу вооруженных людей. Они тихо переговаривались. Воевода спросил:
— Кто главный, выходи ближе!
Подошли несколько человек и, перебивая друг друга, заговорили:
— Эй, дядя, гостей примай!
— До Болотникова пришли. Наши воеводы лютуют за недавню ратну проруху. А мы неповинны!
— Ну их ко псам! Доняли батогами. Еда такая, что ноги протянешь. Принимай!
Болотников приказал:
— Айда к той башне! Сейчас подымем герсы. Токмо входи по трое и сразу же клади оружье.
Толпа заторопилась, побежала, шумя, к воротам. У стены образовалась гора оружия. Перелеты привезли на волах две кулеврины. Кругом при свете факелов, с самопалами наизготовку, стояли бойцы. Потом перелетов повели к нескольким осадным избам, переночевать, а на следующий день разбросали по отрядам.
Болотников любил внезапные налеты, смелые вылазки и умел наладить это дело. Проводились они часто.
Раз несколько ухарей, переодетых в форму вражьих стрельцов, забрались среди бела дня в стан осаждающих, дерзко подошли к полдничающим командам, поели с ними варева с хлебом, послушали их разговоры:
— Вишь кухари, черти, морды-то себе отожрали!
— Конечно, наживаются вместе с начальниками, а мы животы ремнем подтягиваем!
Переодетые повстанцы встряли в разговор.
— А вина тоже не больно много дают, — осторожно, как бы подбираясь ощупью, заметил один из них.
— Коли вином поить будут, значит, жди опять побоища!
— Пропади оно пропадом и вино-то!
— Пущай война пропадет! — сказал переодетый, вызвав общее сочувствие стрельцов.
Поев, лазутчики ушли к расположенному в лесу большому сараю с провиантом. Стражи кругом не было: обедали. Смельчаки подложили под сарай моченую в смоле и выжатую паклю. Зажгли. Сарай сгорел.
Вернувшись в острог, лазутчики доложили Ивану Исаевичу о сделанном.
Эти вылазки, большие и малые, держали врагов в постоянном напряжении, причиняли им большой урон.
Близ реки Вырки, на том берегу Оки, недалеко от Калуги, пролегала дорога. По обе стороны тянулись леса…
Вьюга кружит снег, треплет кусты, наметает и разметает сугробы. Проскочил заяц и скрылся в белизне. Временами сквозь завывание непогоды слышен вой волков.
На дороге показался большой отряд. Впереди на гнедом жеребце, в шубе поверх панциря, в шлеме, пожилой князь Василий Федорович Масальский. Ветер треплет его длинную бороду, снег слепит глаза. С ним несколько верхоконных начальников. Небольшой «наряд». Сзади тащатся сани. На них — воинская поклажа, бочки с порохом, всякая снедь. Время от времени князь кричит:
— Эй, конник! Езжай вперед, погляди, как путь! Конник исчезает в снежной мгле и вскоре возвращается.
— Нет проезду, — докладывает он.
Действительно, всадники упираются в завал из деревьев.
Это пробирается большой отряд донских казаков во главе с князем Масальским на помощь Болотникову. Масальский примыкал к сторонникам «царя Димитрия».
«Худо дело!» — мрачно думает князь.
— Хлопцы, — приказывает он, — разбирай завал. Казаки стали растаскивать деревья. Из хвойного леса с двух сторон раздалась оглушительная стрельба.