Сын крестьянский
Шрифт:
Мстиславский выжидал, потирал руки от удовольствия и нетерпения.
— Постой, постой, вор! Дай только ветру на Калугу подуть. Запалю дрова, с ими и острог сгорит. Скопом навалимся в бреши, и пропадут воры.
Но ветер подул от Калуги, все усиливаясь. Закрутил снег, поднялась пурга, ни зги не видать. Приоткрылись ворота острога, вышли несколько ратников. Подобрались к дровам, полили их смолой из ведер, зажгли и убежали обратно.
Вспыхнуло пламя, сосновые и еловые дрова загорелись быстро, дым и искры полетели на московский лагерь.
Повстанцы
— Еще дров готовьте! Блины печь станем!
«Врешь, вор, перехитрю тебя!» — со злобой думал Мстиславский.
Вскоре у стен острога снова появились дрова, еще больше.
Болотников призвал к себе подкопных дел мастера Павла Проскурякова. Тот был коренастый, широкий, зарос дремучей сивой бородищей. Весь какой-то замшелый, с лица на филина похожий. Хлопал вылупленными глазищами, говорил глухим, дребезжащим голосом.
Долго с ним о чем-то договаривался Иван Исаевич. В горницу никого не впускали, и разговор остался тайной.
Через четыре дня дрова взлетели на воздух. После такой оказии уже и закручинился же князь Мстиславский:
— Не везет! Вор, словно завороженный! Никак не проймешь!
Глава XX
Пока шла борьба между народными ополченцами и царскими войсками у Калуги, усилились другие центры крестьянской войны. По-прежнему собирал силы Путивль, где теперь кроме Шаховского находился со своим войском Илейка. Путивль посылал Болотникову подкрепления, насколько это было возможно. После того как Калуга очутилась в осаде, связь с нею не совсем прекратилась, приходили войска на выручку.
Наряду с этим стал вырастать и укрепляться новый крупный военный центр восстания — в Туле, ранее отложившейся от Шуйского и присоединившейся к восстанию.
Начало 1607 года принесло много перемен.
В Путивле стояла мягкая зима.
Григорий Петрович Шаховской сидел у окна и смотрел на заснеженный сад. Косые лучи заходящего солнца обливали сад пурпуром. В багрянце плыли тучки на западе.
Резко очерченное лицо князя в суровом, холодном раздумье. Губы сжаты, зоркие глаза смотрят из-под кустистых бровей рассеянно.
«Не все же мне в Путивле сиднем сидеть, — думает Шаховской. — Пора самому с царем Шуйским посчитаться. Недолговечен царь. За его стоять расчету нет. Мне за Болотникова держаться сподручнее. Коли цел он останется — я в гору пойду, а разобьют его, тоже авось не пропаду. На то и война, чтобы рисковым быть…»
Гаснет горизонт, близится ранний зимний сумрак, загораются первые алмазы звезд. Шаховской продолжает думать о своем: «За окном сумрачно, и дела людские в сумраке… Что там в Польше, в Литве деется? Димитрия нет как нет. По сей день еще не испечен. А появись царь Димитрий, можно бы Болотникова усмирить. Больно круто повернул смерд».
Шаховской ударил в ладоши, велел вошедшему холопу подать свечей. Сел за стол. Белое гусиное перо быстро замелькало и заскрипело по шелестящему свитку — он писал в Самбор Молчанову:
«…Надо кому ни на есть явиться под личиной царя Димитрия на Русь немешкотно. Ивашка Болотников больно круто повернул. Ныне идет война не токмо супротив Шуйского. То уже война смердов и работных людишек супротив домовитых людей — дворян, купцов. О царе Димитрии он мало помышляет. У него о престоле царском мало заботы…»
Время шло, а от Молчанова ответа не было. Отяжелел он, видно, на панских хлебах в Польше. С ответом своему другу и соратнику не торопился.
«Царь Димитрий» не появлялся на Руси, и из-за рубежа не поступало о нем никаких вестей.
Князь Шаховской стал готовить новую помощь Болотникову.
В конце января Илейка с войсками подходил к Туле.
Как и в других восставших городах, в Туле происходили события знаменательные.
Город имел каменный кремль и дубовый острог. Почти сто лет назад, в 1509 году, была построена ограда из дубового леса с пятью проезжими и четырнадцатью глухими башнями. Она имела протяжение 1071 сажень и обоими концами упиралась в реку Упу.
Тула раскинулась в низине. В половодье река Упа затопляла часть города.
Это был оживленный промысловый центр с множеством мастерских. Уже в те времена в Туле вырабатывали разного рода металлические изделия — оружие, бытовые вещи, ремесленные инструменты, замки. Работала кустари и ремесленники — мастера-оружейники, кузнецы, слесаря, токаря. На казенном оружейном, пушкарском дворе производились не все работы. Часть работ делалась в кустарных хатах на дому у мастеров.
Иван Грозный, по земской реформе, дал городам некоторое самоуправление. Оно существовало и в описываемое нами время.
На посаде, в земской избе, собрались оружейники, пушкари, малые торговые люди.
Вошел с холода человек средних лет, небольшого роста, монгольского обличья. Блаженно щурясь, он уселся у печки, шевелил в ней кочергой.
То был Никола Усов, пушкарь, мастер знаменитый.
Слушал, слушал, потом заговорил:
— Пушкари наши все в согласе: надо нового земского старосту, своего мужика, выбрать.
Михайло Горлов, статный, русоволосый молодец, слегка выпивший, улыбнулся, сказал:
— Пей, братики, да дело разумей. Прежний староста, язви его душу, скрылся…
Его перебили:
— Еще бы не скрыться! Укокошили бы мироеда.
— Уж, конечно, не уцелел бы: за богатеев, «степенных» стоял.
Усов продолжал:
— Ныне в Туле богатеям не разгуляться. Тише воды, ниже травы. Пушкари еще сказывают: воеводу со стрельцами сместить надо.
— Верно, Николай, верно… Решили завтра сход собрать.
С утра было холодно, ветер гнал, крутил снег. В звоннице гудел колокол. Туляне со всех концов сходились на площадь у кремля. Шумела громадная толпа. Многие были с оружием.