Сын на отца
Шрифт:
— Там полуполковник Васька Салтыков — он в Полтавской баталии сражался — опытен, пес, кусаться может.
— Сейчас мы ему зубы и пересчитаем, — Меншиков внимательно смотрел за ходом баталии. Фузилеры и примкнувшие к ним гарнизонные солдаты яростно оборонялись в сельце, засев за домами и выставив пушки. И часто стреляли — все строения заволакивали клубы белого порохового дыма. Александр Данилович видел перебегающие фигурки, кто-то из командиров явно делал приготовления к отходу.
Спешенные драгунские эскадроны, в которых насчитывалось едва по сотне солдат, вяло атаковали мятежников — солдатам явно не хотелось воевать против своих, таких же, как они, служивых.
Теперь после следствия для полковых профосов будет работенка — кого колесовать или повесить, а большинство потенциальных мятежников или глупых неслухов, невоздержанных на язык, выдрать жестоко кнутом, выжечь клейма и отправить на строительство Петербурга.
Вдалеке виднелась плотная масса войск, построенная колонной — она уходила к Москве, выставив позади себя в прикрытие достаточно сильный арьергард, примерно из батальона инфантерии, эскадрона драгун и полудюжины полковых трехфунтовых пушек. И пусть там полутысячи служивых не набиралось, но дрались они умело и яростно. Да еще среди солдат виднелись фигурки священников, поднимавших над головами кресты, что в отблесках заходящего солнца сверкали пурпуром.
Фельдмаршал выругался — ход баталии перестал ему нравиться. В 1706 году он атаковал и разбил под Калишом семитысячный шведский отряд генерала Мардефельта и десятитысячное скопище польских шляхтичей, что являлись сторонниками короля Лещинского. Разгромил наголову, имея под рукою 16 драгунских полков, что имели большой некомплект в рядах (по 600-80о солдат и офицеров в каждом), всего до десяти тысяч. Но также пришло до пяти тысяч казаков и калмыков, которые были отправлены громить обозы к самому Калишу, чем вызвали смятение поляков, приверженцев Лещинского, введя их в жуткий страх.
Да еще был пятитысячный отряд саксонской пехоты и конницы, во главе с самим королем Августом, и семь тысяч поляков великого гетмана коронного Адама Синявского. Однако союзники почти не воевали, действовали вяло — Александр Данилович не знал тогда, что саксонец, потаскун эдакий, уже заключил тайный мир со шведами.
Однако шведам это не помогло — спешив драгун, Меншиков смело атаковал противника, опрокинул его. С поляками баталии не вышло, шляхта разбежалась как чумная, а потому Александр Данилович в своем рапорте царю смело довел их количество до 24-х тысяч, ведь даже сам шведский генерал, попавший в плен, не знал точное число своих ненадежных союзников.
Так что победа наделала много шума в европейских странах — русские взяли реванш за Нарву. Александр Данилович получил чин фельдмаршала и золотую шпагу, усыпанную драгоценными камнями. Всем победителям была вручена отчеканенная по приказу Петра наградная медаль, которой он сам немало гордился — ведь это была его победа!
И вот сейчас, глядя на баталию, Меншиков понимал, что нужно найти неожиданный для противника ход, что позволит разбить мятежников. Нужна победа кровь из носа — это вдохновит сторонников Петра и покажет, что дело бунтовщиков совсем пропащее. Приверженцы Алексея начнут разбегаться в разные стороны, и он победителем въедет в Москву…
— Князь, я привел
Меншиков посмотрел на барона фон Шульца с нескрываемой радостью — все же теперь его силы удвоились. А это давало возможность перехватить мятежников с фланга.
— Михаил Иванович, веди полки направо. Там зимник — по сугробам идти дело дохлое. И перехватишь их там!
— Князь, я не успею догнать колонну — они отходят и ночь близка. И у меня нет пушек, лошади устали…
— Да на хрен они нужны, потом догоним. Надо вот этих прищучить, видишь, они отходить собрались. Перехвати тракт, и мы их с двух сторон сдавим! Снег везде — даже если с дороги сойдут, то там увязнут. Ты меня понимаешь, бригадир?! Там твой генеральский чин!
— О я, я! Мы их разобьем и повяжем!
До немца план «светлейшего», как говорится, «дошел», и он его успел оценить по достоинству, даже акцент прорезался. А ведь такая виктория могла принести неизбежное повышение по службе…
— Ну что, собаки, теперь узнаете каково против царя бунт устраивать! На собственной шкуре прочувствуете!
Меншиков задыхался от ярости, мрачно взирая на небольшую кучку схваченных мятежников — их набралось человек полста, не больше, все перераненные. Будучи отрезанными от других бунтовщиков, они не только не сдались, а продолжали яростно сражаться в деревне, которая полностью сгорела. Почти всех приверженцев царевича перебили, когда они, истратив пули с зарядами, пошли в штыки, а вот этих смогли схватить живыми. И сейчас, освещенные пламенем зажженных смоляных бочек, они не выглядели сломленными — взирали на него с ненавистью в глазах, и свойственным для русских мужиков упрямством.
В глубине души екнуло — фельдмаршал сам был выходцем из народа и повидал всяких бунтовщиков. Все они, за малым исключением просили пощады и милости, но эти взирали отрешенно, будто уже попрощались с жизнью и ожидали только смерти.
— Падите в ноги, земно кланяйтесь! Просите у православного царя Петра Алексеевича милосердия, и оно будет проявлено! Это обещаю вам я, светлейший князь и фельдмаршал Меншиков!
— Ага, допросились у него стрельцы?! «Подменыш» он и есть «подменыш» и самозванец!
— Это когда «кукуйский чертышко» православным царем стал?!
— Ты ведь Алексашка пирогами торговал — смотрите, люди добрые — из самой грязи в князи вышел, содомит. Знаем, в какие игрища ты с самозванцем по ночам играешь?!
— Не зря Петрушку окаянного анафеме предали!
От оскорбительных выкриков у Александра Даниловича поплыло все перед глазами от ярости, он захотел изрубить стоявших перед ним бунтовщиков на куски. Однако страшным усилием воли сдержался, бросив стоявшему рядом с ним полковником приказ:
— Перевязать и накормить, поместить в подклеть, где печь есть. Завтра государь Петр Алексеевич сам в Тверь приедет, и справедливый суд свой над злодеями вершить начнет!
Глава 17
— Я желаю со своим братом Алексом установить самые доверительные отношения, генерал, основанные на доверии и сердечной привязанности. У нас нет каких-либо противоречий, не было и вражды — так почему же мы должны быть недовольны друг другом?
Голос Августа «Сильного» прозвучал вкрадчиво, хотя до этого саксонский курфюрст и польский король старался выглядеть этаким «рубахой-парнем», которому не свойственны политические интригами. Даже одобрительно хмыкнул, когда получил от Фрола Андреева сакраментальные «верительные грамоты», вот только взгляд, которым он окинул «посланца» царя Алекса был зело колючим и подозрительным.