Сын повелителя сирот
Шрифт:
– Подождите, я вспомнил, – обратился я вновь к родителям. – Когда я был маленьким, вы дружили с одной супружеской парой. Они приходили к нам, и вы до позднего вечера вчетвером играли в карты. Разве вам не интересно, как у них дела? Неужели вы не захотели бы им позвонить, будь у вас такая возможность?
– По-моему, я никогда о таких людях не слышал, – ответил отец.
– Да нет же, – упорствовал я. – Я прекрасно их помню.
– Нет, – стоял на своем отец. – Наверное, ты ошибаешься.
– Папа, это же я. Больше в комнате никого нет. Нас никто не слышит.
– Прекрати этот опасный разговор, – потребовала мать. – Мы ни с кем не встречались.
– Я и не говорю, что вы с кем-то встречались. Вы вчетвером играли в карты после работы, когда завод
Я потянулся к отцу, намереваясь взять его за руку, но тот от неожиданности отпрянул.
– Папа, это я, твой сын. Возьми меня за руку.
– Не сомневайся в нашей верности Партии, – произнес отец.
– Это что, проверка? – спросил он, блуждая по комнате своими белесыми глазами. – Нас что, проверяют? – обратился он в пустоту.
Каждый отец когда-нибудь объясняет своему сыну, где и как нужно себя вести и чт'o следует говорить в определенных случаях, добавляя при этом, что внутри мы все равно остаемся самими собой, мы – одна семья. Мой отец поговорил со мной об этом, когда мне исполнилось восемь лет. Мы сидели под деревом на холме Моранбонг. Он сказал мне, что каждому из нас уготован особый путь. На этом пути мы должны делать все то, о чем нас предупреждают знаки, и соблюдать все правила, которые нам предписываются. Он говорил, что даже если мы вместе идем по этому пути, то внешне нам следует вести себя так, будто каждый из нас – сам по себе, хотя внутренне мы держим друг друга за руки. По воскресениям заводы не работали, поэтому воздух был чистым, и я представлял себе этот путь впереди. Он пересекал долину реки Тэдонган, вдоль него росли ивы, над которыми проплывали кучки белых облаков. Мы ели мороженое с ягодным вкусом и слушали, как переговариваются старики, которые играли в чанги [24] и азартно бросали карты во время партии в хато. Вскоре я стал мечтать об игрушечных корабликах, вроде тех, с которыми играли у пруда янбаны. Но отец продолжал вести меня вдоль по этому пути.
24
Чанги – настольная игра шахматного типа, распространенная в Корее. – Прим. пер.
– Я осуждаю этого мальчика за то, что у него синий язык, – сказал он, указывая на меня. Переглянувшись, мы рассмеялись.
Я вытянул вперед руку и ткнул ею в собственного отца.
– А этот гражданин ест горчицу.
Незадолго до этого я впервые попробовал горчичный корень, и родители засмеялись, увидев мое скривившееся лицо. Теперь все, связанное с горчицей, казалось мне смешным.
– У этого мальчика контрреволюционные взгляды на горчицу. Его нужно отправить на горчичную ферму для борьбы с его горчичным мышлением, – произнес отец, обращаясь к невидимому чиновнику.
– Этот папа ест огуречное мороженое вместе с горчичными какашками, – сказал я.
– Это ты хорошо придумал. А теперь возьми меня за руку, – попросил отец.
Я вложил свою маленькую ладошку в его руку. Скривив губы от ненависти, он закричал:
– Я объявляю этого гражданина марионеткой империалистов, его будут судить за преступления против государства. – Его лицо побагровело от ярости.
– Я был свидетелем того, как он распространял капиталистические идеи, пытаясь отравить наш разум своими гадкими, предательскими речами.
Старики отвлеклись от своих игр и недоуменно уставились на нас.
Я в ужасе готов был заплакать.
Отец сказал:
– Видишь, эти слова произнесли мои губы, но при этом твоя ладонь оставалась в моей руке. Если твоей матери когда-нибудь придется сказать мне нечто подобное, чтобы защитить нас с тобой, знай, что внутри мы с ней держим друг друга за руки. А если когда-нибудь тебе придется сказать нечто подобное мне, я буду знать, что это – ненастоящий ты. Внутри мы вместе.
Он протянул руку и взъерошил мне волосы.
Стояла глубокая ночь. Я не спал. Пытался уснуть, но не мог. Лежа без сна в кровати, я силился понять, как Командир Га умудрился изменить собственную жизнь и стать кем-то еще . Не имея записей в личном деле о том, кем он на самом деле являлся… Как можно избежать теста Партии на пригодность или не пройти экзамен на Правильность мышления, которые проводят учителя на протяжении двенадцати лет? Я чувствовал, что жизненная история Га была полна друзей и приключений, я ему завидовал. Меня не волновало то, что он, вероятно, убил женщину, которую любил. Как он смог найти свою любовь? Как он с ней справился? И была ли любовь причиной его изменений или же, как я подозревал, она пришла к нему лишь тогда, когда он стал другим человеком? Я подозревал, что внутри Га оставался тем же человеком, но его внешний вид полностью поменялся. Я мог относиться к этому с уважением. Но разве настоящее изменение личности не предполагает преодоления человеком всего этого пути, дабы в итоге обновить свою внутреннюю сущность?
У этого Командира Га не было даже своего личного дела – у меня имелось только личное дело товарища Бука. Ворочаясь в кровати, я все думал о том, как Га удается оставаться таким безмятежным? Поняв, что все равно не усну, я встал, зажег свечу и принялся внимательно читать личное дело Бука. Я был уверен, что мои родители не спали, они спокойно лежали и ровно дышали, слушая, как я шуршал бумагами в поиске хоть какой-нибудь информации о личности Га в деле товарища Бука. Я впервые стал завидовать сотрудникам отдела «Пуб Ёк» и их умению получать ответы на свои вопросы.
И вдруг телефон издал короткий, отчетливый звук. Раздался звонок – дзынь.
Послышался шорох простыней – мои родители насторожились в своих постелях.
Телефон на столе начал мигать ярким зеленым светом. Я взял телефон в руку и открыл его. На маленьком экране появилось изображение: тротуар, на одной из плит которого была звезда с двумя словами, написанными по-английски: «Ингрид» и «Бергман». Фото было сделано днем.
Я вновь вернулся к досье товарища Бука, стараясь найти любые изображения, на которых могла присутствовать такая звезда. В деле были все стандартные фотографии – вот его Партийная комиссия, вот он в шестнадцать лет получает свой значок Ким Ир Сена, вот он дает клятву вечной верности. Я перешел к фотографии членов его погибшей семьи, их скрюченные, но все же чистенькие, тела лежали на полу с запрокинутыми назад головами. Девочки в своих белых платьях. Мать, одной рукой закрывшая старших дочерей, другой держала за руку самую младшую. Увидев обручальное кольцо у нее на пальце, я почувствовал боль в сердце. Им, наверное, было трудно: отца арестовали, а они сами во время какого-то семейного торжества отравились «по всей видимости, угарным газом». Сложно даже представить себе, насколько тяжело потерять семью, когда любимые люди просто исчезают. Теперь я лучше понимаю, почему Бук тогда в яме велел нам подготовиться и советовал разработать план. Я прислушивался к тихому дыханию своих родителей в темной комнате и размышлял, стоит ли мне разработать план на тот случай, если одного из них не станет. Вот что, наверное, имел в виду Бук.
Разглядывая фотографию погибшей семьи товарища Бука, я обратил внимание на стол, на котором стояла банка консервированных персиков, всего лишь маленькая деталь, по сравнению со всем снимком. Зазубренная крышка консервной банки была отогнута назад, и тогда я понял, каким методом Командир Га был готов в любой момент исключить себя из собственной биографии – на его прикроватном столике стояла такая же банка с персиками.
В Подразделении 42 из-под двери отдела «Пуб Ёк» пробивалась полоска света. Я тихо прокрался мимо – никогда нельзя угадать, будут ли эти парни работать допоздна или же, наоборот, придут на работу рано.