Сын прерий
Шрифт:
Она продолжала говорить, но голос то приближался к Теду, то удалялся. Он слышал только обрывки человеческой речи. Тед попытался открыть глаза — и совсем перестал ее слышать.
Ему вдруг захотелось не быть столь упрямым. Ему захотелось сказать ей что-нибудь. Он боялся, что у него внутреннее кровоизлияние и другой возможности поговорить с ней уже не представится.
Ему не хотелось, чтобы они расстались, не попрощавшись по-человечески.
Но он ничего не мог с собой поделать: его засасывала черная пустота, поглощая всего без остатка. Ее рука вцепилась в него.
— Джексон, ну скажи же хоть слово! — закричала она.
Едва слыша Джесс, он попытался разжать губы.
— Я... я... — вымолвил он.
Вот и все, а сказать хотелось так много.
Когда он снова пришел в себя, то почувствовал страшную слабость. И одновременно огромное облегчение.
Он жив. Он в коттедже. В полной безопасности. Привычное чувство нависшей угрозы позади. Здесь никто не охотится за ним. Кроме этой женщины.
Стояла ночь. Дневная жара спала. Сквозь шторы просачивался лунный свет. Воздух был плотным и влажным, будто после дождя, и насыщен пряным ароматом мокрых листьев экзотических деревьев. Под потолком лениво вращались лопасти вентилятора, отбрасывая движущиеся причудливые тени. Сквозь полумрак он разглядел, что в комнате наведен порядок. Да уж, по части порядка Джесс была настоящим маньяком.
Снизу доносились запахи приготовляемой пищи, напоминающие о давно прошедшем и милом сердцу: о Техасе, о матери, о родительском доме... О том времени, когда он был мальчишкой. О счастье. О той поре, когда родители еще не разошлись, и не наступило еще глухое одиночество, и Джэб еще не командовал всеми, и он не чувствовал себя изгоем в собственной семье.
Куриный суп.
Джесс знала, как ублажить его. Дейерде никогда в жизни не готовила куриный суп. Но Джесс, надо воздать ей должное, обладала двумя преимуществами. Первое — груди... Второе — еда. Готовила она лучше всех известных ему женщин. А за ним водилась слабость к вкусной еде.
Тед следил за вращающимися лопастями вентилятора и игрой теней на потолке, вслушивался в слабые звуки музыки, доносившейся из бара в отеле на противоположном конце острова. Потом раздался смех Лиззи внизу и строгий голос Джесс.
Лиззи!.. Тед попытался сесть, но это ему не удалось. Понемногу он разобрался, где находится. Он лежал наверху, в спальне, под белоснежными простынями и был абсолютно голым.
Значит, эта дьяволица раздела его и унесла одежду! При мысли, что ее руки касались его тела, Теда прошиб пот.
Да кто ей давал право прикасаться к нему!
Смутные, словно обрывки ускользающего сна, воспоминания вновь всплыли на поверхность его сознания. Длинные тонкие прохладные пальцы гладят его раскаленную кожу, скользя вдоль всего тела. Он слышит голос Джесс. Она что-то говорит и говорит ему...
Значит, Джесс умудрилась доставить его домой, втащить наверх, раздеть и уложить в постель. Так было всегда — если уж что-то втемяшивалось ей в голову, она превращалась в самум, энергия и деловитость били в ней через край, и она всего добивалась.
Черт побери, хорошо бы закурить! Но где эти проклятые сигареты? Она и их забрала?
Сколько он здесь провалялся? Часы? Дни?
Он услышал шаги Джесс на лестнице и легкий, быстрый детский топот, обгоняющий ее.
Дверь распахнулась.
Дверная ручка с размаху врезалась в стену.
Он закрыл глаза.
Предостерегающий шепот Джесс:
— Лиззи! Осторожно!
И полная тишина.
Все внутри у него сжалось. Он представить себе не мог, что скажет им.
Он привык к местам, где на десятки миль вокруг не было ни одной живой души, где неделями, перебираясь от пастбища к пастбищу, не с кем было перекинуться словом, и он привык к безмолвию.
В комнате повисло напряженное молчание. Только лениво жужжал вентилятор.
Затем маленькая нетерпеливая ручонка холодными пальчиками коснулась его мизинца, словно задавая смущенный вопрос.
Кошмар последнего года кончился.
Он открыл глаза, с трудом веря в реальность ангелоподобного видения с ярко-рыжими локонами, завязанными сзади в конский хвостик пурпурной резинкой. Большие темные глаза лучились радостью, но выражали одновременно и неуверенность.
— Папа!
На этой большеглазой беспризорнице был морщинящийся складками желто-зеленый пластиковый плащик, в руке она держала недоеденное фруктовое мороженое. Она поднесла его к губам и жадно лизнула.
Его дочурка.
Сентиментальным Теда не назовешь... но его рука крепко схватила ее ладошку.
— Он проснулся! — взвизгнула от неожиданности Лиззи и даже подпрыгнула.
— Да уж пора, — сухо отозвалась Джесс. Она тоже выглядела возбужденной, гордясь тем, что ему явно лучше, хотя и старалась держаться спокойно.
— Тетя Джесс! — Лиззи обернулась к ней и тут же вновь повернулась к отцу. — Тетя Джесс! Он плачет. — Она произнесла это шепотом, в котором отражались изумление и испуг.
— Тебе только кажется, милая, — чуть хрипловатым голосом произнесла Джесс и, взяв из липких пальцев Лиззи остатки мороженого, вручила ей носовой платок.
— Лиззи... — Тед не узнал собственного голоса — такой он был низкий и столько в нем было всего.
Джесс аккуратно приподняла девочку так, чтобы та могла обнять отца и прижать свое личико к его щеке.
— Папочка, я так по тебе скучала. — Желто-зеленый пластик сморщился складками, когда она крепче прижалась к нему.
Джесс отступила назад.
Пальцы его впились в завитки волос Лиззи.
— Я тоже по тебе скучал... — Могли ли эти слова передать хоть частицу пережитого за последний год? Безнадежность? Съедающий душу страх? — Ты потрясающе выглядишь, — только и выговорил он.
Джесс отвернулась к окну, словно и на нее эти слова произвели большое впечатление. Он вспомнил, что она всегда старалась скрыть свои чувства.
— Папочка, я знаю, почему мама ушла. Но зачем она забрала меня? Я не боялась плохих людей.
Джесс резко повернулась.