Сын счастья
Шрифт:
Мы были одеты безупречно. А я к тому же не произнес ни слова.
Когда мы остались одни, насколько это возможно на Конгенс-Нюторв, Аксель процедил сквозь зубы:
— Я все-таки должен выпить сейчас водки, даже если это будет стоить мне свободы!
Я поплелся за ним.
После третьей рюмки, которую мы выпили в красноречивом молчании, Аксель осторожно спросил:
— Неужели ты не понимаешь, что никогда не получишь ее?
Не отвечая, я бросил на него гневный взгляд.
— Ты хочешь жениться на ней? И увезти
Я по-прежнему молчал.
— Я ее знаю, она сбежит оттуда через два месяца!
— Катись к черту! — горько вырвалось у меня.
— И ты тоже! Мы помолчали.
Двоим студентам за соседним столиком, которые уже с трудом сидели на стульях, хозяин предложил отправиться домой в Регенсен, прежде чем их придется везти туда на тачке.
— Ты лицемер, — вдруг сказал мне Аксель точно таким же тоном, каким хозяин говорил со студентами.
Слово «лицемер» оживило меня.
— У тебя нет никакого права называть меня лицемером!
— Ты играешь с девушками, как кошка с мышью. Но когда это делает другой, ты возмущаешься и поднимаешь шум.
— Я не играю с девушками.
— Играешь!
— Когда? И с кем?
Он перечислил всех по именам. У него была хорошая память. Очевидно, он основательно развил ее, разучивая в детстве псалмы.
— Ну хватит! — Я не защищался.
— Мы даже гадали, уж не подцепил ли ты сифилис, когда вдруг одумался и сдал все экзамены.
— Кто гадал?
— Многие. В том числе и Анна.
— Подлец! Ты говорил об этом с Анной?
— Нет, она сама спросила меня об этом. Я бессильно откинулся на спинку стула.
— И что же ты сказал ей?
Он пожал плечами, опрокинул в рот остатки водки и вытер губы.
— Сказал, что не знаю, чему верить. Что ты все время сидишь дома над учебниками. Похудел и стал похож на пугало. Даже не моешься…
— А она?
— Сказала, что тебя надо спасать.
Я вдруг понял, что она не случайно встретилась мне на улице. Меня нужно было спасать! Но почему? Значит ли это, что я ей небезразличен?
— Ты ей не нужен! — сказал я Акселю.
— Не нужен сейчас, буду нужен потом.
Я сплюнул, чтобы продемонстрировать свое отвращение и протест.
— Она сбежит от тебя в Лондон! — вырвалось у меня.
«Вот я и предал ее», — подумал я.
Но Аксель был невозмутим:
— Женщины из приличных семей не сбегают, хотя и грозят сбежать. — Он не спускал с меня глаз.
Я сильно опьянел. Это был тяжелый, невеселый хмель. Мы помолчали. Наконец он дружески похлопал меня по плечу и сказал:
— Хватит, Вениамин! Выпьем еще по одной, я угощаю. Сколько нам еще осталось быть вместе?! Скоро со студенческой жизнью будет покончено… Хорошая была жизнь. Мне будет… Да-да, мне будет недоставать тебя! Но надеюсь, мы с тобой попадем в ординатуру в клинике Фредерика и встретимся там опять!
Он снова похлопал меня по плечу.
— Неужели Анна поверила,
— Какое это имеет значение! С сифилисом ты еще интересней, чем без него, — сказал он. — А такие женщины, как Анна, любят спасать людей.
ГЛАВА 8
Все последующие дни Рейнснес представлялся мне раем, скрывающимся за радугой. Я не чаял дожить до того дня, когда доберусь туда. Не говоря уже о том, когда вернусь туда насовсем. Много лет я внушал себе, что больше не считаю его своим домом. Но теперь он завладел мной, и я ни о чем другом не мог думать. Словно нашел старую детскую книжку с картинками и боялся открыть ее.
Я убеждал себя, что должен поехать домой ради Андерса и что еще неизвестно, получу ли я место ординатора в какой-нибудь копенгагенской клинике.
Уже в Бергене мне стало известно, что солидные силы оказывают давление на норвежский стортинг, чтобы немного проучить шведского короля. Я не мог принять ничью сторону. Слишком долго меня здесь не было. Я даже испытал некоторое злорадство, оттого что и Норвегии приходится отстаивать свои права. Я еще не простил ей, что она позволила Дании одной принять на себя удар Бисмарка. Мне до сих пор было стыдно, когда я думал об этом.
Чем дальше на север шел наш пароход, выбрасывая клубы дыма, тем больше я жалел, что еду домой.
Спутник, с которым я делил каюту, мешал мне спать по ночам своим храпом. А в шесть утра он уже начинал кашлять и отхаркиваться. К тому же он болтал, не закрывая рта.
Я отвечал односложно. Помня, как я презирал Юхана, который вернулся из Копенгагена слишком «одатчанившимся», я решил говорить как можно меньше.
Мой спутник постепенно все ближе и ближе подбирался к столу, за которым я обедал. Он обложил меня со всех сторон, как зверя в логове. Когда один пассажир сошел в Брённёйсунде и за моим столом освободилось место, он пересел ко мне.
Когда-то я уже видел его. Оказавшись рядом со мной, он начал донимать меня вопросами. Избежать этого было невозможно. Он и раньше давал мне понять, что знает, кто я. Но своего имени не называл. А я не спрашивал. Однако пытался припомнить, где я мог его видеть.
На губах у него играла самодовольная улыбка. Время от времени меня прошибал пот. Как будто я боялся, что сейчас он откроет мне страшную тайну.
Сперва он еще сдерживал себя. Мы передавали друг другу блюда и молча ели. Потом он высоким визгливым голосом заговорил о Рейнснесе. От страха я покрылся испариной. Угроза содержалась не в словах, а в тоне, каким они произносились. Я то пропускал их мимо ушей, отвечая коротко и безразлично, то становился преувеличенно вежливым и внимательным. Однако он не внял этим предостережениям. Настроение за столом было не из приятных — все поняли, что я не хочу разговаривать с этим человеком.