Сын шевалье

Зевако Мишель

— Вот черт! До сих пор, оказывается, было только предисловие… Какие же важные дела собирается обсуждать эта тройка негодяев?

Спор был, разумеется, решен в пользу Аквавивы, и монах торжественно обратился к д'Эпернону:

— Герцог! Я говорю сейчас от имени Ее Величества королевы Франции и Наварры. Я спрашиваю вас: может ли она рассчитывать на вашу преданность… безграничную преданность?

— Ее Величеству известно, как я ей предан… и насколько.

Так холодно произнес д'Эпернон эти слова, так

очевидна была за ними задняя мысль, что Жеан все понял.

— Преданность… — усмехнулся он про себя. — Черт побери! Кинете кость побольше, вот и будет вам преданность!

Аквавива, конечно же, был готов к торгу, но такого откровенного цинизма все же не ожидал. С еле приметной брезгливой гримасой, но по-прежнему ласковым голосом он начал перечислять:

— Герцогский титул вашему старшему сыну, полк среднему и кардинальскую шляпу младшему. Любые должности для всех троих по вашему усмотрению в управляемых вами провинциях на полный откуп. Это детям. Теперь вам самому: миллион в звонкой монете, сохранение всех ваших нынешних должностей и постов, а к ним — нормандское губернаторство, первое в королевстве. Наконец, решающий голос в тайном регентском совете, который вскоре будет создан. Вам это кажется достаточным?

«Более чем, как говорит Эскаргас! — подумал Жеан. — Кость очень даже приличная!»

Глаза д'Эпернона заблестели — сам он не посмел бы столько просить. С виду, однако, герцог сохранил хладнокровие и только сказал равнодушным голосом:

— По-моему, это приемлемо. Каких же услуг ожидает от меня Ее Величество?

— Прежде всего — потребовать от парламента утвердить регентство за королевой-матерью с отменой всех условий и ограничений, установленных нынешним королем.

— Но, насколько мне известно, это не в компетенции парламента…

— А мы создадим прецедент, — преспокойно возразил Аквавила.

— Тогда дело другое! Рота гвардейцев, рота швейцарцев, сотня моих дворян — и я берусь добиться от этих господ чего угодно. Я знаю, как с ними следует разговаривать, — засмеялся д'Эпернон, похлопывая по эфесу шпаги. — Когда придет время, королева сможет на меня положиться.

Ответ последовал не сразу. Леонора глядела на Аквавиву и радостно улыбалась. Наконец со зловещим спокойствием иезуит изрек:

— Время уже пришло, милостивый государь!

Д'Эпернон заметно побледнел, вздрогнул и еле сумел выговорить:

— Что с королем?..

— Король, — произнес Аквавива все с тем же ледяным спокойствием, — так же смертен, как и последний из его подданных.

Он еще немного помолчал и продолжал:

— Сейчас, сию минуту, король выезжает из Лувра в карете и едет в Сен-Жермен-де-Пре. Охраны с ним нет. Лошадей забыли напоить… а может быть, наоборот, чем-нибудь перепоили… не знаю точно.

Он вопросительно взглянул на Леонору Галигаи.

— Думаю,

перепоили, — лукаво улыбнулась она.

— Да? Впрочем, сударыня, это… это происшествие подготовлено вами, причем, должен сказать, с редкостными умелостью и отвагой. Так расскажите же герцогу, что должно сейчас случиться.

— Все очень просто, — так же спокойно, как и монах, отвечала Леонора. — Лошади без приключений доедут до городских ворот. Там крепкое пойло ударит им в голову; они понесут. Карета непременно разобьется о стену или дерево, а может быть, свалится в реку — в этом месте как раз довольно крутой берег.

Жеан Храбрый выпрямился во весь рост, дрожа от гнева и возмущения.

— О злодеи! — шептали его губы.

В первый миг он хотел было ворваться в комнату со шпагой в руке и убить герцога и монаха. Но такой безумный поступок погубил бы Жеана, а короля все равно бы не спас. Цель же у юноши в ту минуту была одна — сорвать покушение! По счастью, его осенило:

— Король только-только выезжает из Лувра… До городских стен лошади не понесут… Есть еще время помешать этому подлому убийству! Вперед!

И, ни секунды более не размышляя, юноша вихрем помчался по лестнице. Память у Жеана была отличная; дорогу он на всякий случай запомнил — и очень кстати, а то бы наверняка заблудился в огромном дворце д'Эпернона. В таких положениях потерянное мгновение может стать роковым!

Что делать, он точно еще не знал. «Вперед!» — подумал он и кинулся вперед. Впрочем, Жеан не бежал, а шел пружинистым, твердым и скорым шагом — как всегда в критических обстоятельствах. Минуту спустя он был уже во дворе.

О телохранителях Кончини Жеан и не вспомнил; о том, что герцог в этот самый миг, быть может, отдает приказ арестовать его, тоже начисто позабыл. Все его мысли были о короле… о ее отце.

Роктай, Лонваль и Эйно, спешившись, держа лошадей в поводу, стояли немного в стороне от ворот рядом с хозяйской каретой и весело балагурили.

Жеан направлялся прямо к воротам; в непрестанной толчее никто не обращал на него внимания. Внезапно он заметил троих подручных Кончини. Мы сказали уже — четкого плана действий у него не было. Вид врагов с лошадьми подсказал ему мысль:

— Черт возьми! Кончини хочет убить короля? А лошади Кончини его спасут — вот и будет все по справедливости!

Жеан тотчас же повернул и направился туда, где стояли дворяне флорентийца. Те спокойно болтали, не замечая ничего вокруг. Жеан же на ходу опытным глазом оценивал их коней. Более других ему приглянулась лошадь Роктая — к ней-то он и подошел.

И вот — с пылающим взором, бледный — он явился людям Кончини. В первый миг те от ужаса онемели. Жеан улыбался, но вид его был ужасен. Он протянул руку к коню и ледяным голосом произнес: