Сын шевалье
Шрифт:
— Ну нет! У меня были славные товарищи.
— Да, знаю, трое… Но ведь они появились, когда почти все было уже кончено?
— Я гляжу, вы обо всем прекрасно осведомлены. А теперь скажите мне, милостивый государь: при дворе все разделяют ваш восторг?
— Честно говоря, нет, — признался Кандаль. — Одни совершенно восхищены вами, другие рвут и мечут, особенно господин де Сюлли и главный прево. Будьте осторожны, сударь! Как только узнают, что вы живы, в покое вас не оставят.
— Еще бы! — усмехнулся Жеан. — Ну, а что говорит король?
— Вслух он соглашается с вашими врагами. Но мой отец, господин д'Эпернон, говорит: король очень хорошо о вас отзывался и даже жалел о гибели такого храбреца.
— Вот как! — только и сказал Жеан.
А про себя подумал: «Так говорил и господин де Пардальян: король у нас славный!»
Беседуя, молодые люди дошли до угла улицы Гренель. Дворец герцога д'Эпернона, как было известно Жеану, находился на улице Платриер, угол улицы Бренез, улица же Платриер — продолжение улицы Гренель. Поэтому Жеан остановился и стал было прощаться со своим спутником, но тот и слышать ничего не хотел.
— Нет-нет-нет, я вас так не отпущу, — ухватил Кандаль Жеана за рукав. — Я представлю вас отцу — он будет очень рад с вами познакомиться и поблагодарить вас. Ему ведь известно, шевалье, что я вам обязан жизнью!
— Милостивый государь, — сухо сказал Жеан, — вы меня величаете титулом, который мне не принадлежит. Я не шевалье и даже не дворянин.
— Оставьте, оставьте! — с глубоким убеждением и всем пылом юности возразил граф. — Я-то знаю, что вы благородных кровей — да оно и всякому видно. Какое там не дворянин! Вы еще будете герцогом, а то и принцем — уж можете мне поверить!
Жеан невольно улыбнулся:
— Ну, вы и скажете!
И вдруг улыбка с его лица исчезла, на скулах заходили желваки, а в глазах загорелся недобрый огонек.
Во время разговора Жеан стоял лицом к воротам Сент-Оноре и рассеянно смотрел на какую-то карету, окруженную тремя всадниками. Наконец она подъехала к углу улицы Бонзанфан, и сын Пардальяна своим острым взором разглядел, кто же были эти всадники.
А были это телохранители Кончини: Роктай, Лонваль и Эйно. Жеан теперь знал, кто они такие, знал каждого по имени, знал также, что четвертый — Сен-Жюльен — покамест не участвует в делах: не хочет показываться с перебинтованной головой.
Граф де Кандаль стоял к карете спиной и не видел ее Бретер, решил он, попросту стесняется быть представленным столь важной особе, как герцог д'Эпернон, не будучи дворянином — в те времена это было важно… Поэтому юный граф поспешил успокоить собеседника.
— Мой отец говорил, что вы, по словам короля, очень хорошего рода, чуть ли не из высшей знати. Так что и герцог примет вас со всем почетом, подобающим дворянину. Да помилуйте, если бы я не знал, что вы мне ровня, разве так бы я с вами теперь говорил? — с очаровательной бестактностью выложил юноша неотразимый, как ему казалось, довод.
В первый миг до Жеана дошло лишь одно: король сказал, что он хорошего рода! Значит, королю известна тайна его происхождения? Откуда? И с каких пор? Множество недоуменных вопросов роилось в голове Жеана…
— Герцог знает, кто я на самом деле? — взволнованно спросил он.
— Нет, больше король ничего не говорил. Пойдемте же! Не забывайте: мой отец генерал-полковник инфантерии; у него хватит влияния защитить вас от любых врагов. Ему как раз нужны отважные люди, а таких, как вы, нигде не найти. Поверьте — он будет рад взять вас к себе на службу и добьется, чтобы вас помиловали.
Жеан Храбрый задумался: «А что, черт побери? Чем я рискую? Быть может — вот оно, мое богатство? Ну, а раз кто-то знает о моем происхождении, я разыщу этих людей, провались все к дьяволу, и уж заставлю их разговориться!»
Вслух же он сказал небрежно, как будто оказывал графу великую услугу:
— Ну что ж, пойдемте!
Граф де Кандаль был слишком молод и к тому же не слишком-то чуток — он не замечал кое-каких тонкостей. Как сам юноша только что простодушно признался, он бы не вспомнил, что Жеан Храбрый спас ему жизнь, если бы король не объявил о знатном происхождении бродяги-бретера и не отозвался о нем с похвалой. Граф был сын придворного и сам придворный; привычка держать нос по ветру была у него в крови — отсюда и вся его любезность… Жеан все отлично понял. Да и Кандаль вновь выдал себя.
— Пойдемте! — сказал он. — Ручаюсь вам за хороший прием и уверен: герцог только поблагодарит меня, что я сыскал ему такого рекрута.
Он взял Жеана под руку и повел по улице Гренель. Перейдя улицу Кокийер, за которой начиналась улица Платриер, Жеан Храбрый оглянулся. Карета по-прежнему ехала за ними; она была теперь шагах в двадцати.
Тогда он усмехнулся. Если бы телохранители Кончини увидели его усмешку, им бы стало не по себе… Но Лонваль, Роктай и Эйно далее не подозревали, что могут встретить Жеана — они думали, молодой человек навсегда упокоился под развалинами Монмартрского эшафота…
Глава 53
ЗАГОВОР ВО ДВОРЦЕ ГЕРЦОГА Д'ЭПЕРНОНА
Парадный подъезд дворца д'Эпернона выходил на улицу Платриер, боковой фасад — на улицу Бренез, а сады за дворцом тянулись до улицы Кок-Эрон. Бывший королевский любимчик содержал свой гарнизон и нечто вроде собственного двора.
Говоря яснее, у него на жаловании состояло несколько сот дворян; иные из них и жили во дворце. Кроме того, в передней толпилось бесчисленное количество офицеров разных чинов, что явились к герцогу как к генерал-полковнику инфантерии, недоросли со всего Парижа в поисках места — и, разумеется, как в любом богатом доме, тучи просителей всяческого разбора.
Жеан увидел: через распахнутые ворота дворца входит и выходит множество людей, верховых и пеших; в парадном дворе сбились в кучу дворяне, офицеры, солдаты, охранники, лакеи, там же теснились кареты и портшезы… Конюхи держали лошадей под уздцы; другие лошади тут же, во дворе стояли привязанные к кольцам в стене.
Дворец Кончини в сравнении с герцогским казался скромным — там не было и отдаленно ничего похожего. Сын Пардальяна хранил суровый и бесстрастный вид, но вся эта суета была ему неприятна. Поэтому когда граф де Кандаль провел его, Жеана, в свои собственные покои, тот остался чрезвычайно ему признателен. В комнаты графа никто не заходил; там было тихо.