Сын шевалье
Шрифт:
— Разве непонятно? Вы знаете планы этого монаха — следовательно ему нужно от вас избавиться!
Он думал, что, по легкомыслию юности, Жеан примет такое объяснение. Парой недель назад оно, быть может, и вправду сошлю бы. Но Пардальян не учел, что за шесть недель постоянного общения с сыном он невольно сам многое в нем изменил. В шестьдесят лет, как, впрочем, и в годы юности, он все еще не знал себе истинную цену. Он не знал, что с первой же встречи стал для юноши идеалом, которому тот решил неустанно подражать. С тех пор ни один его поступок, ни одно слово, ни один жест не ускользали от внимания Жеана — и даром для него не пропали.
И вот Жеан преспокойно ответил с наивным выражением на лице, невольно перенятым им у того единственного человека, которому он безоговорочно верил — у шевалье де Пардальяна:
— Погодите, сударь! Да ведь он не знал, что мне известны его планы! Знал бы он, что я подслушиваю, — не стал бы открыто говорить о моем убийстве… и вообще ничего бы не говорил. Тут что-то не так.
Логика простая и строгая! Пардальян закашлялся, чтобы скрыть смущение. Но этого человека не просто было сбить с толку.
— Какой же вы еще ребенок! — покачал он головой. — А планы Кончини? О них-то вы знали задолго до того разговора!
— О них — конечно, но при чем здесь…
— Супруги Кончини — пешки в руках монаха. Будьте уверены: едва узнав, как вы грозили Кончини, сидя тогда в карцере, они тотчас передали все ему.
— Вы думаете?
— Так оно и есть, — настойчиво утверждал Пардальян. — Пока вы не знали о генерале иезуитов, он полагался на самого Кончини… хотя при случае это не помешало бы ему действовать и самому.
— Может быть! — в раздумье сказал Жеан. — Пожалуй, вы правы, сударь.
— Еще бы не прав, черт возьми! — решительно ответил Пардальян. — Но нынче дело другое. Аквавива прячется в капуцинском монастыре, хотя у его ордена в Париже есть свои убежища. Теперь Аквавива раскрыт — значит, ему грозит опасность. Что он жил у капуцинов, я видел сам, но сейчас, бьюсь о заклад, его там нет: схоронился где-то еще. Однако как бы глубоко он ни схоронился, вы остаетесь для него угрозой и он любой ценой должен избавиться от вас. Теперь речь идет не о Кончини, а о нем самом и об интересах его ордена. Будьте начеку, дружок, не спите! Аквавива не оставит вас в покое, он не даст вам ни секунды передышки! Я за вашу жизнь и ломаного гроша не дам…
Про себя же он подумал: «Если только сам не возьмусь за это дело… а я возьмусь. Нельзя допустить, чтобы мальчика погубили.»
Жеан несколько удивился, но ничуть не встревожился.
— Вы, верно, шутите, — сказал он беззаботно. — Никогда не поверю, чтобы этот гнусный монах был так страшен.
— Что за дьявол! Я совсем не шучу — я никогда не бывал так серьезен. Послушайте, мальчик мой: вы меня знаете. Я без причин не паникую. Так вот, я вам говорю: под командой этого, как вы изволили выразиться, гнусного монаха, находятся тысячи и тысячи верных людей, рассеянных по всему миру! В городах, в деревнях, во дворцах, в хижинах, в монастырях, в самом Лувре! Он независимо и свободно говорит с папой и держит в трепете нашего короля. Кто вы для него? Пылинка, прах! И если вы не остережетесь, уничтожить вас ему будет куда проще, чем мне разбить этот бокал.
Пардальян с силой швырнул пустой бокал на пол.
— Провались все к дьяволу, сударь! — воскликнул Жеан полушутя-полувсерьез. — А ведь я, пожалуй, и впрямь испугаюсь!
— Я вас пугать не намерен, — сурово сказал Пардальян. — Просто поймите: у вас появился враг, против которого все Кончини, д'Эперноны и начальники полиции — ничто.
— Ну, это уж слишком, признайтесь, — усмехнулся Жеан.
Пардальян только пожал плечами:
— Господин де Неви будет стараться вас арестовать. Кончини с д'Эперноном натравят банды убийц. Так они делали всегда и ничего другого им не придумать. Немного внимания — и вы всегда их переиграете, отразите любой их удар, потому что удары их всегда одинаковы.
— А что нового придумает монах?
— Видите ли, у Аквавивы нет ненависти против вас — и оттого он много опасней. Вы никогда не узнаете, что он задумал. Это мучительная тайна, страшная пытка вечной неизвестностью. Это молниеносная смерть, притаившаяся под самым безобидным обличьем.
— Ай-яй-яй! Что же мне, бедному, делать?
— Смейтесь, молодой человек, смейтесь, я ругать вас не буду, даже напротив. Смейтесь! Только всегда смотрите под ноги: земля может разверзнуться у вас под ногами. Притом не забывайте всегда смотреть и вверх: на вас может свалиться кирпич. Оглядывайтесь назад, не проходите беспечно мимо темных закоулков: вас может наповал сразить пуля. Проверяйте хлеб, купленный у любого пекаря в городе, проверяйте каждую бутылку вина: их могли отравить. Входя в свой дом, убедитесь, не тлеет ли где огонь. Остерегайтесь, не провалится ли в вашей комнате пол, не рухнет ли потолок. Помните все это и следите за всем сразу… если, конечно, не хотите расстаться с жизнью.
— Ну нет, пошло оно все к дьяволу! Как раз теперь жизнь стала мне особенно дорога. Признаюсь, вы меня достаточно убедили. Обещаю теперь тщательно оберегать свою драгоценную шкуру.
Жеан говорил по-прежнему шутливо, но Пардальян понял: слова его достигли цели.
«Ну вот, — подумал он, — предупредить — это уже полдела. Теперь я уверен: он будет держать ухо востро. «
— А вы, сударь, — переменил разговор Жеан, — не расскажете, как узнали обо всем?
— Расскажу, конечно: вам это будет полезно.
И Пардальян в свою очередь рассказал, как докопался до истины, преследуя монаха Парфе Гулара. На Жеана его рассказ произвел большое впечатление.
— Как! — воскликнул он. — Гуляка, пьяница Парфе Гулар -тайный агент иезуитов? У меня было чувство, что он охаживает бедного Равальяка с какими-то дурными целями, но такого я и помыслить не мог.
— Парфе Гулар, — кивнул Пардальян, — несомненно, очень важная персона в этом страшном обществе. Что вам должно доказать: я не преувеличивал, когда говорил об опасностях, которые вам грозят.
— Да, сударь, вижу, вы правы… Спасибо, что предупредили, — сказал юноша и встал, собираясь уйти.
— Что вы теперь намерены делать? — как бы невзначай спросил Пардальян.
— Зайду к Гренгаю убедиться, что с Бертиль все в порядке, а потом попытаюсь найти Равальяка.
— Сказать, чтобы не возвращался в Ангулем?
— Напротив — уговорить ехать туда как можно скорее. Утром его хотели отослать домой, а сейчас изо всех сил будут стараться удержать в Париже. Вы не согласны, сударь?