Сын шевалье
Шрифт:
— Тыща чертей! — огорченно буркнул король. — В хорошенькое дельце втянул меня Сюлли! Сколько денег-то даром ухлопали!
— Утешьтесь, Ваше Величество, — улыбнулся Пардальян. — Лежи миллионы действительно в том самом месте — вам бы все равно ничего не досталось. Да вы ничего и не нашли бы.
— Что это значит?
— А то, что другие люди перебежали бы господину де Сюлли дорогу и утянули бы клад у него из-под носа.
— Проклятье! Какое нахальство!
— Мой сын, Ваше Величество, — учтиво объяснил Пардальян, — явился на свет в карцере дворца Сан-Анжело в Риме. И отпустили его оттуда лишь потому, что папа Сикст V знал про этот клад. Он подарил свободу младенцу и женщине, заменившей ему мать, но натравил на них всю монашескую братию Франции и Италии, чтобы через них выйти на след миллионов и забрать их себе.
— Вот оно что!
— С тех пор прошло двадцать лет, но церковники не расстались с надеждой получить вожделенные миллионы… Они бы опередили вас. Это одна из причин, по которым юношу стараются очернить в глазах Вашего Величества.
— Да-да, теперь понимаю, — мрачно прошептал король. — Монахи — племя ненасытное; всюду пролезут, на все готовы, лишь бы добиться своего…
Генрих дал волю своему тайному ужасу. С горькой усмешкой он прибавил:
— Они убьют меня, друг мой! Именно они — я уверен!
Он так побледнел и перепугался, что Пардальяну стало его жалко. Чтобы избавить короля от мрачных мыслей, он бодро ответил, хотя в глубине души вовсе не был так беззаботен:
— Ну что вы, они до вас еще не добрались! У вас есть преданные друзья; они тайно охраняют вас… тайно, потому что и злоумышленники действуют втайне. Я о другом, государь: вы понимаете теперь, почему сыну моему необходимо бывать на землях госпожи аббатисы и в самой деревне Монмартр. Он стережет свое добро -это его полное право.
— Конечно, черт возьми! — воскликнул Генрих (зловещие мысли оставили его). — Я бы на его месте поступал так же!
— Рад слышать это от Вашего Величества. А злосчастное дело у Монмартрского эшафота объясняется совсем просто… Да, я знаю — Вашему Величеству представили все в дурном свете. В действительности же, государь, там замышлялось самое обыкновенное убийство по самому подлому из поводов — с целью грабежа. Мой сын защищал жизнь и достояние по тому же праву, по какому прохожий ночью отбивается от вооруженных разбойников.
— Если так, то он был прав! — ответил Генрих, даже не подумав, что оскорбительные слова, употребленные Пардальяном, относились к войскам его министра, а, значит, отчасти, и к нему самому.
На самом-то деле Пардальян имел в виду только Кончини, король же решил, что речь идет о церковниках. Про солдат он даже не вспомнил — это были покорные и безответные машины.
— Я велю Сюлли прекратить поиски, — сказал король.
— Нет-нет, Ваше Величество! Очень прошу вас — мне нужно, чтобы они продолжались! Велите только ему с начальником полиции не трогать Жеана Храброго. Пока он не совершит ничего противного закону и справедливости, это должно само собой разуметься.
— Как вам будет угодно, — равнодушно, но твердо ответил Генрих IV. — Только объясните мне, Пардальян, раз вы все знаете: откуда ваш сын взял под эшафотом порох и как ему удалось спастись от страшного взрыва, погубившего столько жизней?
— Все очень просто, — с улыбкой сказал Пардальян. — Под эшафотом есть подземелье, о котором никто не знает. Там-то принцесса Фауста и зарыла пресловутые миллионы, которых все кругом домогаются.
— Надо же! — изумленно воскликнул Генрих. — Так вот почему ваш сын оказался там! Ну, а порох?
— Принцесса, — ответил Пардальян, — знала, что клад попытаются похитить, и заранее приняла все меры. Прежде всего — внесла залог аббатисе, чтобы все решили, что клад в аббатстве.
— А клад меж тем лежал посреди площади, где ходят все, кто угодно! — воскликнул Генрих, все более разгораясь любопытством. — Недурно придумано!
— Да-а… — с протяжным вздохом согласился Пардальян. — Воображения принцессе хватало — уж я-то знаю…
Он помолчал, глядя в пространство. Мысли шевалье витали в том времени, когда он вел ожесточенную борьбу с гением зла по имени Фауста.
— Продолжайте, друг мой, — взволнованно проговорил король, желая отвлечь его от черных дум.
Пардальян встрепенулся:
— В подземелье есть пещерка, в которой Фауста оставила целый арсенал с порохом и пулями, так что можно выдержать настоящую осаду. Позднее, в Севилье, она раскрыла мне секрет и рассказала, как незаметно проникнуть туда. Я там побывал и увидел: в пещере нет съестных припасов.
— Но это же неправильно! — воскликнул король. — При осаде мало иметь оружие для защиты — нужны еще средства для поддержания жизни!
— Совершенно верно, Ваше Величество. Продовольствие туда я приносил сам, а когда оно портилось, заменял… Кроме, конечно, вина: оно там состарилось и стало настоящим нектаром. Как видите, государь, мой сын получил возможность сражаться оружием принцессы Фаусты.
— И питаться отцовским провиантом, — засмеялся король. — Ну, теперь все понятно! Ваш сын взорвал эшафот, а сам спрятался в пещере. Правда, надо было еще поджечь порох и добежать до пещеры, пока не прогремел взрыв… Тыща чертей! Славный, однако, парень ваш сынишка! С ним надо держать ухо востро!
–
Пардальян благодарно поклонился. Такой комплимент дорогого стоил.
Генрих, разумеется, заметил, что Пардальян добровольно открыл ему, где зарыты миллионы, и он был весьма признателен за такое доверие, хотя и словом об этом не обмолвился.
Аудиенция закончилась; Пардальян добился своего — нейтралитета короля. Он прекрасно понимал: милость Беарнца к его сыну зиждется на эгоизме и страхе. Ну и что же? Главное — он не будет мешать. Что касается Кончини, д'Эпернона, монахов, Леоноры Галигаи с Марией Медичи — то все они в глазах Пардальяна были мелкой сошкой. Уж с ними он как-нибудь справится.