Сын шевалье
Шрифт:
А Пардальян, между тем, решил еще тогда, когда следил за монахом Парфе Гуларом: «Завтра с утра надо поближе присмотреться к тюрьме монахинь». И вот в среду на рассвете — городские ворота были еще закрыты — он стоял на улице Сент-Оноре, ожидая подручного Аквавивы.
Как только Парфе Гулар появился, Пардальян пустился за ним следом. Монах вошел в дверь тюрьмы и очень скоро вышел на Писцовую улицу. Пардальян убедился, что не ошибся.
Целый день с неутомимым усердием он следовал за монахом. Тот ходил по городу, но неизменно возвращался на улицу Омри — то заходил с Писцовой улицы и выходил в тупик, то заходил в тупик — и тогда Пардальян ожидал его на Писцовой.
— Сомнений быть не может, — заключил шевалье. — Аквавива прячется здесь!
Осмотрев, как он и собирался, тюрьму повнимательнее, Пардальян обратил внимание на домик, притаившийся за нею. Его шевалье изучил еще внимательнее.
Дверь его никогда не открывалась, ставни были закрыты. Кто его хозяин — никто не знал.
Пардальян довольно улыбнулся:
— Ну, я-то знаю, кто хозяин! Могу поклясться: Аквавива тут! Так и нечего теперь гоняться за Гуларом. Задача у меня простая: попасть в этот дом. Дело нехитрое… но притом надо не спугнуть того, кого я хочу застать. Это уже потрудней. Придется раскинуть мозгами.
Время было позднее. Пардальян вернулся домой, поужинал и стал разгуливать по комнате, обдумывая, как бы застать врасплох Аквавиву. Мысль о том, почему он целый день не видел Жеана, шевалье не тревожила: ведь его целый день не было дома, а накануне он видел сына возле сокровищ. Пардальяну и в голову не пришло, что с юношей могло случиться неладное.
Хорошенько подумав, Пардальян лег спать с такими словами:
— Я всегда замечал: лучшие мысли приходят во сне, да и поздно уже. Утро вечера мудренее.
Но наутро удачная мысль тоже не посетила Пардальяна. Тогда он взял бумагу, найденную им на улице Сент-Оноре близ улицы Сен-Тома, положил ее в карман и вышел из дома. Он решил направиться прямиком к монашеской тюрьме и что-нибудь надумать по дороге.
В переулке возле «Дамского Башмака» шевалье увидел толпу разбойников. Молча и дружно они возились со здоровым бревном. Пардальян нахмурился: по всему судя, эти оборванцы собирались высадить дверь тюрьмы…
Но в здании было тихо; его «гарнизон», казалось, даже не подозревал, что сейчас начнется приступ — он был застигнут врасплох.
Пардальян заработал кулаками, расталкивая бандитов. Послышалась ругань, наемники рассвирепели, в руках у них засверкали ножи… Шевалье понял, что без шпаги ему не обойтись, но только он ее вытащил, как раздался крик:
— Это же господин де Пардальян! Эй вы, назад! Назад, кому говорю!
Пораженный Пардальян узнал трех приятелей своего сына — Эскаргаса, Гренгая и Карканя.
— Господин де Пардальян! — радостно воскликнул Гренгай. — Сам Бог послал вас нам на помощь!
— Что тут происходит, ребята?
Они быстро, кратко и по-военному точно все объяснили — понимали, что время не ждет. Пардальян внимательно выслушал их. Узнав, что его сын пропал, он не сдержал содрогания:
— Ах! Только бы не опоздать!
Но волноваться было некогда — нежные чувства следовало оставить на потом. К Пардальяну тут же вернулась суровая решимость, отличавшая его в критические минуты. Он приказал:
— Бросьте бревно — это ни к чему. Восемь человек — за мной, остальным оставаться здесь и ждать,
С восемью головорезами Пардальян пошел на Писцовую улицу. Как мы знаем, у нужного ему дома была еще дверь на улицу Вьей-Монне. У каждой из дверей шевалье оставил по четыре человека с таким приказом:
— Всех впускать, никого не выпускать. Ясно?
— Ясно, сударь. Кто будет выходить — сразу убьем!
— Нет-нет, — поспешно возразил Пардальян, — убивать не надо! Просто не выпускайте из дома.
Он вернулся в переулок и с тем же наказом расставил семерых оставшихся разбойников перед дверьми тюрьмы и таинственного дома.
— А вы — за мной, — скомандовал он Гренгаю, Карканю и Эскаргасу.
Пардальян подошел к двери и постучал тем же стуком, что Парфе Гулар, — он точно запомнил этот стук. Открылось окошечко. Пардальян подал бумагу, которую обронил Сен-Жюльен. Дверь распахнулась.
Шевалье с облегчением вздохнул — все идет как надо! Мало ли что: ведь дверь могли и не открыть…
— Эти трое со мной, — строго сказал он привратнику.
Тот с поклоном впустил всех четверых, тщательно запер дверь и провел гостей к начальнику тюрьмы. Он только сторожит дверь, остальное его не касается…
Пардальян вновь подал бумагу: начальник тюрьмы поклонился так же низко, как и привратник.
— Друг мой, — сказал Пардальян, — к вам во вторник, по приказу госпожи аббатисы, доставили двух девушек.
— Совершенно верно, ваше сиятельство.
Пардальян не сразу, медленно, словно подбирая слова, продолжал:
— И еще молодого человека… он был связан… ранен… убит… я точно не знаю.
— Без сознания, ваше сиятельство. Вы совершенно правы.
Пардальян вновь с облегчением вздохнул; три приятеля открыли рты для радостного вопля. Шевалье бросил на них грозный взгляд — и брави все поняли и застыли с каменными лицами.
— Так вот, друг мой, — дружелюбно сказал Пардальян. — Немедленно проводите меня к ним.
— Никак не могу, ваше сиятельство, — решительно ответил начальник тюрьмы.
Пардальян с сердитым лицом сунул бумагу ему под нос и повелительным тоном сказал:
— Ордер матери аббатисы! Вы что, читать не умеете?
— Не дай мне Бог, ваше сиятельство, ослушаться распоряжения нашей матушки! Но этих заключенных здесь больше нет.
— Проклятье!
— Тысяча чертей!
— Дьявольщина!
— Адская— сила!
Тюремщик перепугался не на шутку, потому что решил, будто случилось нечто непоправимое.