Сын шевалье
Шрифт:
Бертиль слегка покачала головой, словно говоря себе: я этого ожидала!
— Бог свидетель, сир, — сказала она с горечью, — мне хотелось избавить вас от стыда и не ворошить воспоминания… а также избавить вас от стыда за настоящее!
— Что вы имеете в виду? — спросил Генрих, немного встревожившись.
— Вы сейчас узнаете… Если бы речь шла обо мне одной, я бы скорее покончила с собой… вам это известно. Но вы, вы смеете угрожать тому, кого я люблю! Поэтому я не стану молчать. И если слова мои покроют вас позором, вините за это только себя. Вы сами того захотели.
— Такой прелестный ротик — и столько громких слов! — промолвил Генрих с насмешкой, хотя уже начинал сожалеть о своем упрямстве.
Не обращая на него внимания, Бертиль продолжала:
— Шестнадцать лет назад весенним вечером, так похожим на сегодняшний, некий мужчина проник в спальню невинной и чистой девушки… считая себя вправе так поступить, поскольку он носил титул короля и поскольку выпитое за ужином вино ударило ему в голову. Вы знаете, о ком идет речь, сир: это были вы. Девушка же эта стала потом моей матерью… Заметьте, я просто излагаю факты, не давая им никакой оценки. Я щажу вас — человека, отказавшегося помиловать юношу, виновного лишь в том, что скрестил свою шпагу с вашей рапирой, как будто шпага верного дворянина хуже рапиры короля! Вас щадит дочь вашей жертвы, которая могла бы оказаться жертвой сама — и вы не услышите, каких эпитетов заслуживает то, что совершил некогда этот мужчина.
— Премного благодарен, дитя мое. Продолжайте, вы меня заинтриговали.
С прежней холодностью Бертиль возобновила свою речь:
— Он обесчестил девушку, пользуясь превосходством силы. Это, полагаю, не менее страшное преступление, нежели то, которое вы не можете простить, сударь.
При слове «сударь» король с негодованием вскинул голову, однако тут же взял себя в руки и презрительно улыбнулся.
— Но вот чего вы, вероятно, не знали… хотя это вряд ли остановило бы вас: у Бланш де Сожи был жених, которого она обожала.
Генрих вздрогнул. До этой минуты он слушал с нарочито рассеянным видом. Но, конечно, некоторые подробности, как только что заметила девушка, были ему неизвестны, ибо он насторожился.
— Моя обесчещенная мать, — продолжала Бертиль, — не осмелилась признаться в своем позоре любимому; не считая себя более достойной его, она под каким-то предлогом разорвала помолвку и освободила своего жениха от всех обязательств. Этот честный дворянин обожал мою мать. Угадывая некую роковую тайну, он добился признания от той, которую не переставал любить. Он был безупречным, верным дворянином и объявил моей матери, что готов, несмотря ни на что, взять ее в супруги. Этим предложением он выказал уважение и ей, и самому себе. К несчастью, мать моя была слишком горда, чтобы согласиться. Тогда они приняли решение соединиться в смерти. Все было уже подготовлено для двойного самоубийства, когда Бланш де Сожи обнаружила, что должна стать матерью. И вы знаете, что они сделали, сударь? Они решили дождаться рождения ребенка, а затем уже осуществить свой план. И все было исполнено, как они задумали. На следующий день после моего появления на свет они оба выпили яд… Да, они соединились в смерти. Если вам доведется побывать в Сожи, сударь, вы увидите могилу с двойным крестом. Под ним покоятся те, что соединились в смерти, ибо в жизни их разлучила прихоть одного человека — потому что это был король, потому что он был пьян и желал развлечься. Разве это не называется двойным убийством, сударь?
У короля пропало желание язвить. Слегка побледнев и опустив голову, он слушал эту не известную ему историю, явно сожалея о том, что начал столь опасный разговор.
Видя, что он молчит, девушка с глубокой горечью произнесла:
— Вот так на следующий день после рождения я осталась без матери и без отца. Однако едва я научилась хоть что-то понимать, мне стало известно, что отец у меня есть. Но где же он, этот отец? Чем занимается? Как его зовут? Этого я не знала. Старая служанка, заменившая мне мать, с младенчества научила меня молиться за маму на небесах и за отца — чтобы он вспомнил о своей дочери и вернулся к ней. Благодаря этой молитве, которую повторяла каждый день, я и узнала о существовании отца. Мне незачем рассказывать вам, какими вопросами осаждала я кормилицу; их было множество, но ответ я получала только один — если отец мой вернется, я должна буду его простить. В конце концов я перестала спрашивать.
Бертиль умолкла,
— К чему вспоминать о вещах мучительных и для вас, и для меня? — мягко Сказал Генрих.
— Вам необходимо это знать! И вы сами этого захотели. Примерно два года назад кормилица увезла меня из Сожи в Париж. На вопросы мои она отвечала, что отец живет в этом большом городе, что здесь я буду ближе у нему и, возможно, смогу с ним встретиться, чтобы дать весть о себе и пробудить в нем жалость. Но отец мой так и не появился. Кормилица, однако, заверила меня, что о моем приезде он извещен.
— Клянусь, что мне никто ничего не сообщал, — поспешно проговорил король.
Девушка устремила на него пронизывающий взор, словно желая прочесть все, что таилось в глубинах его души.
— Быть может, — холодно заметила она. — Между тем, добрая моя кормилица, уже очень старая и больная, умерла, завещав мне шкатулку с пергаментными свитками. Из этих бумаг узнала я историю своего рождения и смерти матери. Для пятнадцатилетней девочки, ничего не знающей о жизни, это было тяжким ударом. Но, благодаря кормилице, мысль о прощении столь глубоко укоренилась в моем сердце, что мне и в голову не пришло проклинать отца. Мне хотелось посмотреть на него, и это удалось сделать без труда. Я могла бы и, вероятно, должна была вернуться в Сожи. Не знаю, какая тайная надежда удержала меня. Уверяю вас, что я не испытывала ни гордости, ни радости при мысли, что отец мой король. Просто мне казалось немыслимым, что монарх может быть повинен в столь отвратительном деянии. Конечно, я не сомневалась в правдивости матери, но верила, желала верить, что произошла какая-то ужасная ошибка и что отца можно упрекнуть в легкомыслии, но не в злом умысле. И я говорила себе, что если отец проявит хоть толику любви ко мне, то я от всего сердца прощу его за себя и за мать. Ничего другого мне не нужно было. У меня и в мыслях не было, что король мог бы признать меня своей дочерью. Я лишена честолюбивых устремлений. Обнять отца и исчезнуть, раствориться в забвении, вернувшись в мои дорогие рощи в Сожи, — вот о чем я мечтала. И других грез у меня не было, клянусь вам.
— Дьявольщина! Я вам охотно верю!
— Отец мой так и не пришел… напрасно я ждала его. Я уже перестала об этом думать…
— Но, как видите, я все-таки появился. Несколько поздновато, согласен… однако вы знаете поговорку, что с добрыми делами не опаздывают?
— Было бы лучше, если бы вы никогда здесь не появились! — глухо промолвила Бертиль.
— Что вы такое говорите?
— Я говорю, — воскликнула девушка с невыразимым презрением, — я говорю, что вы попытались проникнуть ко мне, как шестнадцать лет назад проникли к моей матери. Я говорю, что ваша дочь стала бы жертвой подлого насилия, как некогда ее мать, если бы вас не остановило имя, открывшее вам, на кого вы собирались покуситься!
— Вы просто бредите! — пробормотал смятенный Генрих.
Бертиль придвинулась к нему так близко, что почти коснулась его и проговорила, пристально глядя в лицо:
— Может быть, вы объясните мне, что означает этот сигнал — два удара в дверь? Я отчетливо слышала их с балкона, оставаясь для вас невидимой. И отчего дверь, которую госпожа Колин Коль, такая боязливая и осторожная, каждый вечер собственноручно замыкает на все засовы, сегодня оказалась открытой? Сколько пришлось вам заплатить этой мерзкой женщине, чтобы она впустила вас в свой дом?
Ошеломленный король невольно отпрянул, не вынеся обжигающего взора своей дочери.
— Я вижу, вы спрашиваете себя, как могла девушка моего возраста догадаться обо всех этих подлых уловках? Вы забываете, что страшная история моей матери открыла мне много таких вещей, о которых я не должна была бы знать. И это еще одно ваше преступление. Вы убедились, сударь, что я имею право требовать, а не просить? Тем не менее, я стала умолять вас — и о чем же? В сущности, о такой малости — простить неосторожное слово, не слишком почтительный жест. А вы отказали мне. Что ж, завершите начатое, дорогой отец, убейте после матери и дочь! Предлог найти легко. Подобно ему, я оскорбила королевское величие. Пошлите нас на казнь вместе. Я готова. Тогда, благодаря вам, дочь вслед за матерью только в Смерти соединится со своим избранником!