Сын шевалье
Шрифт:
— Похоже, ты прав. Сопротивление этой девушки доказывает, что она влюблена в твоего сына, как ты и говорил.
Закрыв глаза, она погрузилась в глубокие размышления. Саэтта вглядывался в нее с насмешливым любопытством, но ничто на этом неподвижном, словно вырезанном из мрамора лице не позволяло прочесть ее мысли. Придя, по всей видимости к какому-то решению, итальянка открыла глаза и холодно осведомилась:
— Тебе известно, что произошло этой ночью между королем и твоим сыном?
В глазах Саэтты вспыхнуло пламя. Наконец-то она заговорила о том, что терзало ему душу. С наглой и одновременно раболепной фамильярностью, к которой она, видимо, давно привыкла, поскольку не обращала на это никакого внимания, он проворчал:
— Понятия не имею. Напротив, с нетерпением жду, когда вы соизволите просветить меня.
— Так вот, — произнесла Леонора все так же зловеще-холодно, — король вернулся в Лувр около полуночи… в полном здравии… — она подчеркнула последние слова, — и, кажется, даже в весьма хорошем расположении духа. Так мне сказали.
— Ничего не понимаю! — прорычал Саэтта.
— Тем не менее, — бесстрастно продолжала Леонора, — нечто необычное имело место. Господин де Прален, вызванный господином де Ла Вареном, стремительно оставил дворец вместе со своими гвардейцами около десяти часов вечера. Утверждают также, что на улице Арбр-Сек произошло настоящее сражение. Говорят, были раненые, в том числе Ла Варен. Наконец, в этом месте, как уверяют, побывал и начальник полиции во главе отряда из пятидесяти лучников.
Леонора, выдержав многозначительную паузу, устремила на Саэтту пристальный взор своих горящих глаз:
— Разумеется, мою неудачу можно объяснить тем, что король вышел из Лувра на два часа раньше времени, назначенного им самим. Но каким образом оказался у этого дома господин де Неви? Саэтта, может быть, ты скажешь мне, кому пришла в голову злосчастная мысль предупредить начальника полиции?
Саэтта пожал плечами с видом величайшего равнодушия и ответил безмятежно:
— Corbacco, синьора! Не сверлите меня таким убийственным взглядом! Вы же знаете, что вас я не предам никогда и ни за что! Господина де Неви предупредил я.
— Зачем? — с угрозой спросила Леонора.
— Затем, что у вас были свои планы, а у меня свои, — объяснил Саэтта с прежней невозмутимостью. — И вы должны понимать, corpo di Cristo [20] , что мои планы не противоречили вашим… в противном случае я бы оповестил вас.
Леонора окинула его пронизывающим взором, но он с честью выдержал испытание. Мало-помалу гневное выражение исчезло с лица Галигаи. Она тихо сказала:
— Это правда, я заподозрила тебя. Я на мгновение забыла, что ты не можешь меня предать. Оставим это.
20
Corpо di Cristo (итал.) — Клянусь телом Христовым!
И она добавила с глухим раздражением:
— Тем не менее из-за тебя мой план провалился.
— Синьора, — серьезно промолвил Саэтта, — ваш план не провалился! Он всего лишь откладывается до более благоприятного времени. И в этой отсрочке нет моей вины, можете мне поверить. Черт возьми, я же не ребенок! Все было рассчитано так, чтобы господин де Неви опоздал со своим вмешательством. И планы ваши сорвались не из-за него. Нет, я убежден, что здесь вмешалась какая-то неожиданность, которую ни вы, ни я не смогли предусмотреть… Но я все выясню сегодня же.
Леонора напряженно размышляла. Она видела, что Саэтта говорит искренне. Впрочем, у нее имелись собственные резоны доверять ему, ведь, по ее собственным словам, он не мог предать.
— Ты полагаешь, дело в этом Жеане? — спросила она.
— Да, — холодно ответил Саэтта. — И нам необходимо это обсудить, поскольку я начинаю думать, что без вашей помощи не смогу достичь цели, к которой стремлюсь вот уже двадцать лет.
Галигаи с серьезным видом кивнула.
— Прежде всего, кто его родители? — спросила она.
— Он сын принцессы Фаусты.
Леонора не смогла скрыть изумления. С некоторым суеверным ужасом, удивительным для столь волевой женщины, и с очевидным благоговением она прошептала:
— Внучка синьоры Лукреции! Соперница Сикста V! Папесса!
Казалось, Саэтту привели в раздражение эти слова, полные нескрываемого почтения и смутного страха, ибо он резко оборвал супругу Кончини, воскликнув с неожиданной яростью:
— Да, именно она! Corbacco, синьора! В мире нет второй Фаусты!
Тоном, выражающим тайное восхищение, Леонора задумчиво произнесла:
— Теперь мне понятно, откуда такая непомерная гордыня у этого нищего бродяги! Сказывается порода!
И она спросила со жгучим интересом, пробудившимся при одном только упоминании имени Фаусты:
— А отец? Кто он? Какой-нибудь владетельный князь? Или король?
— Отец, — насмешливо промолвил Саэтта, — всего лишь скромный дворянин без титулов и состояния… но именно он стал тем камнем преткновения, о который разбились все замыслы и интриги Фаусты.
— Пардальян! — вскричала Леонора, всплеснув руками от восторга.
— Вы сами назвали его имя, — ответил Саэтта, поклонившись.
На какое-то мгновение Леонора погрузилась в раздумья, и на лице ее появилось умиленное выражение, которое она не пыталась скрывать — либо от охватившего ее удивления, либо от нежелания разыгрывать комедию перед Саэттой,
А тот, не сводя с нее глаз, все больше хмурился, чувствуя, как тревога сжимает ему сердце. Мысленно он спросил себя:
— Неужели она станет союзницей сына из благоговения перед матерью? Я этого не допущу!
Он быстро овладел собой, и на лице его появилось привычное выражение жестокого лукавства. Усмехнувшись, он еле слышно пробормотал:
— Твои восторги развеются, как дым, едва я скажу заветное слово!
В этот момент Леонора, подняв голову, устремила на своего браво пристальный взор и мягко произнесла:
— Расскажи мне, Саэтта, о том, что сделала тебе синьора Фауста… Должно быть, это мрачная и ужасная история, но мне хотелось бы ее узнать.
В этих простых словах Саэтте почудилась ирония, однако он ничем не выдал своих чувств, ответив с изумительной непринужденностью: